Прайд. Кольцо призрака

– Кто тут? – глухо спросила Анна.

Темнота не ответила.

– Вот свечка. Где спички?

– Илюша, ты опрокинешь мою рюмочку, – где-то плаксиво проговорила Нина Ашотовна.

Между тем темная комната жила своей скрытой жизнью. Сухое дерево двинулось по дереву. Звук возник и смолк, выжидая, не выдал ли себя. Миг тишины. За окном тряхнула кузовом тяжелая машина. Тонко и фальшиво задребезжало стекло. Прячась за эти звуки, что-то снова ожило и задвигалось. Шорох бумаги. Более влажное – задержанное в груди дыхание.

Анна кашлянула, предупреждая о своем присутствии, и кто-то, уже не скрываясь, шагнул к Анне, опасно протянув к ней вылепленные из темноты руки. Это Лапоть, он, он… Но тут показался свет за полуоткрытой дверью, слепя глаза, раскачивая комнату. Теперь Анна видела все. Там, откуда шел звук, никого не было. Свет несла Нина Ашотовна. Иссохшей птичьей лапой она держала массивный подсвечник. Свеча истекала длинными желтыми слезами. Старуха несла тяжелый подсвечник с удовольствием ребенка. Может, она даже попросила: «Дайте свечечку! Хочу свечечку!»

Тут Анна увидела, что подсвечник снизу поддерживает рука Лаптя. Лапоть, сильно припадая на одну ногу, продвигался рядом, плечом отводя дверь. Подсвечник со свечой поставили на стол.

«Никого нет, – успокаиваясь, подумала Анна. – Идиотка, ну, идиотка».

– Даже штору не отдернула, было бы светлей, – заботливо упрекнул Илья.

– Эй, есть тут кто живые? У вас дверь не заперта!

В комнату вошел еще кто-то, тоже со свечой. Рука, загородившая свечу, была черной, между пальцев она светилась грядками раскаленных углей. За дверью неслышно прошла девушка с длинными волосами. За ней, приплясывая, шел кто-то молодой и высокий. Он осторожно подстригал, подравнивал ее спущенные на спину волосы. Щелкали ножницы.

«Призраки, – подумала Анна, – их всегда приводит Лапоть».

– Вы звонили?

– Куда звонили?

– Никто не берет трубку.

К этим голосам примешивались другие, укрепленные эхом с разных этажей.

– Во всем доме! Во всем доме! – радостно повторял чей-то детский голос.

– Наташа, отойди от перил! Не свешивайся, ты упадешь!

Вдруг, ударив по глазам, зажегся свет, ослепительно белый. И сразу повсюду: под потолком, на столе, в передней. Все щурились, моргали, застенчиво улыбались, почему-то оглядывались с удивлением. Красивая девушка с длинными волосами держала круглое зеркальце. Молодой человек в синих тренировочных штанах еще раз щелкнул ножницами. Подровняв мысиком отошедшую прядь, откинулся, прищурился, очень довольный. Все дули на свечи. Молодой человек в тренировочных штанах и девушка как-то бесследно и молча исчезли.

Нина Ашотовна тоже дунула на свечу и чуть не выдула из себя остатки жизни. По лицу ее волнами пробежала усмешка, обморочная зевота.

– Мамочка, ты устала, – ласково сказал Илья.

– Мы все устали, а Нина Ашотовна нисколько, – подхватил Лапоть, подруливая старуху к двери, – но я откланиваюсь. Совсем опоздал из-за вас. Ждут меня, а вы тут… Анна, счастлив был вас видеть. Вы изменились, просто неузнаваемо. Но к лучшему, к лучшему, не узнать…

Он одевался в передней. Анна в неплотно прикрытую дверь видела, как он надевал пальто, вертелся, перекручивался, ловил убегающий рукав.

– Э, а где мой портфель? – вдруг визгливо воскликнул Лапоть.

– В комнату ты вошел без портфеля, – торопящий голос Ильи.

– А, вот он! – воскликнул из передней Лапоть. – Извини, извини, окончательно ухожу.

Громко хлопнула входная дверь. Илья щелкнул замком и закинул цепочку. Оттого, что Илья потушил верхний свет и ушел Лапоть, Анну охватило чувство расслабленности и покоя. Илья погрузился в пухлые щеки кресла. Взял Анну за руку.

– Анна, дорогая, расскажи о себе. Ты не знаешь, как я рад…

Анна зашевелила пальцами в его глубокой руке, высвобождаясь.

– Да нечего рассказывать. Работаю на «скорой».

– Постой, ты же работала в поликлинике?

– Ушла «по собственному желанию». Своя же медсестричка настучала. Хорошая вроде девочка, а собрала на меня целое досье, – улыбнулась Анна. Но теперь горечь всегда оставалась у нее на губах после улыбки. – Вот и попала на «скорую». Но мне сейчас это как раз. Старики, наркоманы, мальчишки, режут друг друга. Да что я морочу тебе голову! Неинтересно.

– Что ты, Анна, я восхищаюсь. Но вообще надо что-то сообразить. В нашей поликлинике… Устроиться терапевтом… И график удобный. Я поговорю.

– Не надо.

– Хорошо, хорошо. Успеется.

Ее пальцы, невесть как, снова очутились в его руке. Впрочем, мягкий диван действовал с ним заодно, незаметно подменив угол подушки его теплой рукой. Анна вдруг угадала: Илья хочет что-то сказать ей. Вот она в нем, затаенная мысль, просится наружу. К тому же этот ворсистый диван… Посиди тут еще – затянет, засосет.

– В кого у тебя такие глаза? – ласково спросил Илья, наклоняясь к ней. – Жуть, какие синие.

– В маму. Говорят, у нее еще лучше были, – чувствуя нарастающее в нем волнение и оттягивая время, сказала Анна. – Мама говорила: мы в дедушку. Только я его не помню. О, Господи, что я несу. Меня еще на свете не было, когда его взяли.