Прагматик

Есть надежда, что мое отставание меньше. Все-таки базой для «усиления» являются наши собственные тела, а Сакура не фанатка ежедневных пробежек по утрам. Я же последние месяцы тренировался без устали.

Сакура отшатнулась назад. Дистанция между нами увеличилась ровно настолько, чтобы она смогла заехать мне со всей дури по ребрам. И «чувство опасности» не выручило. Я споткнулся, хватаясь за бок. Угрозу-то чувствую, но у нее слишком быстрые движения. Не уследить.

— Сволочь, — брызгала слюнями сестра. — Сука. Этого ты хотел?

Я поднырнул под ее широкий мах. Разрядился градом ударов по почкам. В ответ она лишь качнулась. Скольжу дальше, пропуская удар локтем. Въезжаю прямым в челюсть. От нокаута ни сверхчеловеческая сила, ни броня на лице не спасет. Только реакция, которая у Сакуры тоже ускоренная. Мою руку пережало в запястье у самого подбородка сестры. Стальные клещи будут поласковее.

Я дернулся от нее, дважды пнул Сакуру в грудь. Как только ее хватка ослабла, перекинулся через голову, уперся в пол руками, и снова очутился в боевой стойке.

Боевая техника «Кобра мрака» успешно использована. Из окружающего вас мрака созданы два щупальца.

Черные нити выстрелили из моих пальцев. Пара мотков вокруг сестры и несокрушимые кулаки привязало намертво к черной шее.

Я дернул нити на себя и Сакура упала на колени. Лицо ее беспомощно дергалось в ореоле прижатых к нему ладоней.

— Что такое, Сак-тян? — просюсюкал в оскаленное лицо. — Обижают? Где же твой папочка? Почему он не защитит свою девочку? — задумчивая морщина избороздила мой лоб. — Ах да, он же сдох.

Сакура взревела сквозь сопли, слюни и слезы. Руки ее напряглись, растягивая нити у шеи.

— Что-то мама тоже не спешит на выручку с того света, да, Сак-тян? — рассуждал я.

— Не смей так меня называть! — вскричала сестра вскакивая. Все ее тело натянулось как струна. Порвать нити «жалом» она не могла, иначе распорола бы себе лицо. Только усиленными мускулами. Если выйдет. — Так меня называл …

— Сего, — согласный кивок. — Сошедший с ума брат. И он тоже мертв.

Вопль ярости:

— Это же ты — ты! — убил его!

— Какая разница? Все мертвы, Сакура. Вся твоя семья.

— Не вся, — глаза Сакуры налились кровью.

— Мика и Мицура? Сколько же им осталось, сестра?

— Не смей меня так называть, — хрипела она, дергаясь в путах. — Ты не мой брат, ты бесчеловечный паук.

— Бедная Сак-тян, — поцокал я языком. — Один брат сошел с ума и сдох в подворотне как дворняга, другой обратился в Паука. Кто же теперь защитит тебя? Кто защитит Мику и Мицуру?

Она опустила голову. Ее внутренняя вселенная пошатнулась. Земля накренилась, небеса откатились к горизонту. Юный мужчина, который затмил ее, как подобает мужчине, мужчина, которого она полюбила, оказался садистом и лжецом. Змея укусила Сакуру в самое сердце. И вылезла эта змея из ее убежища. Если даже семья ее не защитит, то кто?

— Так вот какой ты.

С болью, без намека на вопрос. Так распыляют прах покойного родственника над морским простором.

Я дернул сестру к себе за нити.

— Слабые девочки умирают…

Сакура взвыла, тело ее размазалось в воздухе, превысило возможности моего зрения. В следующий миг сестра ударила меня головой, лбом в лицо. Спортзал утонул во вспышках сверхновых. Лишь звезды и тьма. И где-то за кадром бешено бьющееся сердце. Верный удар, ее «чешуя» крепче моей — успела мелькнуть мысль, прежде чем меня сбили с ног подсечкой.

— Хенси! — обеспокоенный крик.

— Не вмешивайся, Коджи… — простонал я в искрящийся мрак.

— Именно, иди нахуй, Коджи — захохотала Сакура.

Попытался уйти перекатом, но освобожденные руки сестры вбили меня в пол. Новые удары, и вот я распластался по полу, судорожно хватая ртом воздух и дрыгая бесчувственными конечностями. А потом меня спеленали. Руки словно прилипли к животу. «Кобра мрака»…

Звезды наконец все высыплись из глаз. Уперев колено мне в подбородок, Сакура возвышалась надо мной. Тяжелая и несгибаемая, как обсидиановая статуя.

Позади держался обеспокоенный Коджи, но не влезал в драку согласно приказу.

Сестра наклонилась ко мне с оскалом дьяволицы. Так могла улыбаться опаленная жаром ада грешница.

— Есть что сказать, братик? — короткий смешок. — Хе…Прежде чем сломаю тебе позвоночник.

Ее твердое как каменный уступ колено давило мне на подбородок. Избитая печень ныла, ребра стонали. Но прохрипеть три слова надо было, хоть тресни, иначе хана.

— Каково это, сестра?

Она сощурила горящие угли глаз. Блестящие зрачки сузились как у кошки.

— Чего вякнул?

Блядь, как тяжело-то говорить.

— Каково ощущать себя сильной?

Она застыла. Кулак ее взлетел к потолку — сокрушительный пластинчатый камень. Но губы мои успели прошептать:

— Я горжусь тобой, сестра. Не зря мне пришлось…так…поступить…

Иногда недоговоренности скажут больше слов. Иногда все что нужно — смотреть одновременно с горечью и восхищением. Иногда чудовищное отношение способно подчинить сердце. Потому что очень часто рожденные в миру полные кретины.