Читаем Повседневность Средневековья полностью

К началу второго тысячелетия в Западной Европе сложился класс феодально-зависимых крестьян — основных производителей аграрного средневекового общества. Будучи единым по своему месту в системе общественного производства, крестьянство весьма различалось по правовому и хозяйственному положению. Сеньориальная зависимость могла быть личной, поземельной, судебной, её разновидности часто совпадали или образовывали разные сочетания. Крестьяне, державшие земельный надел, обязаны были выплачивать сеньору различные виды ренты, в том числе натуральную — продуктовую или отработочную, а впоследствии и денежную. Личная зависимость крестьян являлась наиболее суровой формой закрепощения. Она получила в литературе название серважа, хотя античные сервы, то есть рабы, отличались от средневековых крестьян. Поземельно зависимые крестьяне прикреплялись к земле и именовались вилланами. Серваж, как и вилланство, имел в разных странах свои особенности, но были и общие черты.

Та или иная степень личной несвободы характерна для всех категорий крестьян, но более всего для сервов. Помимо рентных, на них возложены и другие платежи, а также унизительные повинности, подчеркивавшие их зависимое положение. Сеньор в отношении их имел, во-первых, право «мёртвой руки»: господин после смерти крестьянина забирал всё самое лучшее из его хозяйства — одежду, скот, либо взимал денежный побор, а иногда забирал всё имущество целиком — так называемый менморт. Если у бедняка не было ничего, то сборщик налогов мог по обычаю отрубить у трупа руку и принести хозяину, символизируя этим власть сеньора. Во-вторых, для заключения брака крестьянину необходимо было получить разрешение. Это делалось для того, чтобы господин имел право на детей или получил бы компенсацию в виде уплаты особой пошлины — формарьяжа. Сеньор пользовался правом первой брачной ночи, либо выкупа за неё. В знак своей власти он символично ставил ногу на постель новобрачной.

Население обязано сеньору так называемыми баналитетами: обладая монополией на хозяйственную технику — мельницу, печь, давильный пресс, — он вынуждал зависимых людей пользоваться ими за плату. В баналитетной печи крестьяне должны были выпекать отнюдь не пироги, но простой хлеб. Поэтому слово «банальный» со временем приобрело значение чего-либо рядового, заурядного.

Насильственное внедрение «технического прогресса» вызывало сопротивление крестьян, чрезвычайно враждебно настроенных по отношению к любым механизмам и вообще к любым новшествам: они отказывались платить или пытались обойтись собственными подсобными средствами — например, мололи зерно ручными жерновами. Зависимое население могло быть обложено произвольными поборами, назначаемыми по усмотрению господина, который вправе был свободно менять их величину. Недаром одно из основных требований бунтующих крестьян и горожан — отмена наиболее обременительных выплат либо установление их фиксированного размера.

Сеньориальной монополией являлись также меры и весы, так как их эталоны зависели от воли сеньора. Вокруг них постоянно разгорались конфликты, потому что крестьяне оспаривали сеньориальные меры и пытались использовать свои, за что их нередко наказывали. В ходу могли быть и чисто условные «натуральные» единицы измерения, диктуемые патриархальной традицией. Так, крестьянину разрешалось после жатвы забрать такой объём жита, какой выдерживало косовище, или же крестьянке вменялось в обязанность печь для замка хлеб размером с её зад.

Сеньор олицетворял для зависимых людей верховную власть. Власть могла принадлежать как светским, так и духовным феодалам, а также коллективу, например, монастырю, городской общине. Все живущие на данной земле подчинялись сеньориальному суду. Объём судебных прав мог быть различным: от наложения штрафов до смертной казни. Единых законов не было, господин судил по обычаям своей местности, по кутюмам — обычному праву или по собственному произволу. «У каждого колодца своё право» — гласит средневековая норма. Апеллировать было не к кому и некуда, так как королевские суды вплоть до XIII–XIV вв. не принимали жалоб на сеньора.

Символы власти, орудия подавления и наказания не прятали — наоборот, их выставляли на всеобщее обозрение. Владелец замка воздвигал около него виселицу. Она же встречала путников у въезда в город. На рыночной площади ставили позорный столб или помост для казни — жестокая обыденность Средневековья делает традиционными публичные казни. Страшная реальность того времени — тюрьма. Обычно это подземелье в замке, где в темноте и сырости томились узники, вызвавшие неудовольствие сеньора. Самые легкие телесные наказания по тем временам — заключение в кандалы, бичевание. Средневековое правосудие не применяло защиту обвиняемого, не признавало смягчающих вину обстоятельств. Наказания назначались суровые: обрезать уши, нос, выколоть глаза, отрубить ногу или руку. Они приводились в исполнение публично и служили назидательным целям, главная из которых — добиться покорности простолюдинов.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология