Читаем Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II полностью

Но дело на этом не кончилось, и в июне Ланской снова написал губернатору, что император в его отчёте нашёл неискренность, потому что тот умолчал о снятии с тела Меншикова креста и образцов тканей и волос и об отправлении их князю А.С.Меншикову. Николай больше всего возмутился тем, что у усопшего были вырезаны брови и глаз. Император требовал тщательного расследования всех обстоятельств инцидента.

В том же году Бантыш-Каменский решил войти в Сибирское учреждение с предложением об упразднении бесполезных т.н. дорожных команд, на содержание которых Тобольская губерния тратила столько же денег, сколько она собирала со всех земских повинностей, в то время как дороги по-прежнему оставались в первобытном состоянии. Идея дорожных команд принадлежала всесильному М.М.Сперанскому, но Бантыш-Каменский не побоялся вступить с ним в дискуссию.

Происки врагов губернатора возымели успех: в 1827 году в Тобольск из Петербурга выехали петербургские ревизоры сенатор Безродный и тайный советник Б.А.Куракин (1783—1850), племянник канцлера А.Б.Куракина. П.М.Капцевич в это время находился в Петербурге и прислал Дмитрию Николаевичу письмо, в котором сообщал, что по болезни к месту службы выехать не сможет. Было ясно: Петр Михайлович попал в опалу, и ему грозила отставка и увольнение с поста генерал-губернатора. Это была месть Сперанского за некоторые упущения в деятельности Сибирского учреждения. Бантыш-Каменский пишет, что Миллер, Коллет и Кукуранов едва не запрыгали от радости.

Ревизоры появились в Тобольске 9 мая.

Куракина губернатор знал по придворной службе. Старший ревизор Безродный оправдывал свою фамилию, и Дмитрий Николаевич ничего хорошего от него не ждал. Мало того, что этот человек не внушал ему доверия из-за низкого происхождения, но он был человеком «низких свойств». Безродный начинал карьеру в Киеве по интендантской части40, где за ним был обнаружен недочёт в 800 тысяч рублей. Он попал под суд, но через своих «благодетелей» Безродному удавалось судебное решение бесконечно оттягивать41. Потом ему как-то удалось пролезть в канцелярию Барклая-де-Толли, стать её начальником, потом – начальником канцелярии при графе Сакене, получить чин 3 класса, две российские звезды, прусский орден Красного Орла 2-го класса, аренду42 и звание сенатора. Всё это Бантыш-Каменскому стало известно уже позже. Безродный, «имея гнусную, рябую фигуру, спину сгибчивую, голос плаксивый перед вельможами», был горд, груб, дерзок, жесток перед младшими.

Куракин, хваставший своим графским девизом «Не по грамоте!» дал повод тобольцам называть его человеком безграмотным.

Как полагается, Бантыш-Каменский отдал приказание соответствующим исправникам встретить ревизоров на границе губернии, запретив им препятствовать общению ревизоров с жалобщиками. Как только ревизоры пересекли границу губернии, всё началось. В то время как Безродный кричал, топал ногами, пускал пену изо рта и нагонял страху на чиновников, Куракин хранил молчание, поправляя чёрную косынку, дёргая кверху бровями и гладя бакенбарды. Зачем открывать рот, когда Безродный кричал за десятерых!

В Тюмени Безродный посетил местную тюрьму и, обнаружив на лбу некоторых арестантов нечёткие знаки клейма, распорядился поставить им новые клейма. (Это жестокосердное распоряжение Бантыш-Каменскому удалось потом отменить). Губернский прокурор Щигров поспешил сделаться поклонником ревизорской команды. Он пробился на аудиенцию к Безродному, а с помощью своей красивой жены стал постоянным партнёром Куракина в карточных играх. Коллет проложил дорогу в кабинет Куракина с помощью родного языка и «беспрестанных комплиментов». Миллер с первыми петухами являлся к Безродному и тоже «надувал ему в уши».

При ревизии главного управления Безродный нашёл как будто «страшные упущения», «ревел, как лев» и с пеной у рта требовал общего реестра и общего журнала.

– Их не положено иметь Учреждением Сибирским, – говорил Бантыш-Каменский.

– Генеральный регламент повелевает, – кричал ревизор.

В губернском совете повторилась та же история: Безродный считал упущениями все правила делопроизводства, выполняемые строго по законным инструкциям. В губернском управлении ничего криминального Безродный не обнаружил, и князь Куракин изъявил Бантыш-Каменскому своё удовольствие. В казённой палате и в губернском и окружном судах нарушения были и немалые, но Безродный не сделал виновным чиновникам ни одного замечания. Понятное дело: эти чиновники стояли в оппозиции к губернатору.

Зато страшный гнев Безродного обрушился на полицмейстера Алексеева: у него оказались 3.065 рублей, изъятых у беглых крестьян, дело которых ещё не было закончено, и Безродный обвинил его в намерении эти деньги присвоить. Губернский оспенный комитет получил выговор за бездействие в период времени, когда комитета ещё не было. Но первый ревизор остался довольным тюремной пищей и несколько раз приходил в острог и вкушал щи и супы с ржаным хлебом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза