Повседневная жизнь царских губернаторов. От Петра I до Николая II

Закрыть баптистские молельни Адрианов не решился, но и терпеть антивоенную агитацию тоже не мог. Брянский пишет, как умно вышел градоначальник из этого щекотливого положения. Вызвав их к себе, Александр Александрович выразил надежду, что они являются верными сынами своей родины. Баптисты это подтвердили. Тогда Адрианов спросил, молятся ли они во время богослужений за государя и победу русского оружия. Баптисты смутились, а потом сказали, что молятся, но не громко – про себя. Адрианов сказал тогда, что молчаливые молитвы порождают в Москве ненужные слухи, а между тем моления о благополучии государя и даровании русским победы никоим образом не противоречат их вере. Так зачем же совершать молитвы молча?

Попавшие в ловушку баптисты смутились и с мнением градоначальника были вынуждены согласиться. На следующий день оба молитвенных дома баптистов были закрыты. Отказаться от своего догмата о непротивлении злу насилием они не могли, но и агитировать против войны больше не осмеливались.

Но больше всего проблем доставляли градоначальнику немцы. Из Петрограда пришли указанию приступить к уничтожению немецкого засилья, т.е. к экспроприации у немцев собственности и закрытию фабрик и заводов. Обстановка на заводах, принадлежавших немцам, была напряжённой, часто случались эксцессы с человеческими жертвами (разумеется, среди немцев).

Адрианов метался по городу и одной рукой выполнял «указиловки» из Петрограда, а другой пытался гасить ненависть к немцам и спасать их от погромов. По Москве с царскими портретами ходили толпы народа и громили немецкие магазины и дома. Жандармов, чтобы сдержать бесчинства толпы, не хватало. Шла война, и все военные были на фронте. Адрианов пустил было в ход казаков и нагайки, но Главный Главноначальствующий, сохранявший олимпийское спокойствие, запретил ему всякое насилие. Князь не переставал повторять, что во всём виноват Петроград и что назревший нарыв должен рано или поздно лопнуть.

Москва, 1915 год.

Москва 27—28 мая 1915 года, по описанию Брянского, представляла собой удручающее зрелище: вся окраина бросилась в центр грабить немецкие, а заодно и магазины других владельцев, по улицам нескончаемым потоком двигались толпы народа, унося с собой награбленное добро. Власти смотрели на это глазами посторонних наблюдателей, потому что Юсупов запретил применять в отношении погромщиков силу. Полицейские изредка вмешивались в процесс, указывая, что магазин «русский». Толпа послушно отходила от магазина и находила какой-нибудь очередной «немецкий» магазин.

На вопрос, почему полиция не препятствует погрому, полицейские отвечали: «Не приказано». Прямые призывы городской думы и городского главы Челнокова к князю разогнать погромщиков услышаны также не были. (Зато просьбе фабриканта И.Д.Морозова Главноначальствующий внял и распорядился послать на его фабрику охрану). По мнению князя Юсупова, предпринимать ничего не следовало – нужно было дать вылиться народному негодованию. Выступая в думе и отвечая Челнокову, Юсупов утверждал, что никакой озверевшей толпы он на улицах не увидел. Он увидел «радостно настроенных жителей Москвы, расходившихся по домам с отнятым у их врагов добром, подобно тому, как в Святую Христову ночь православные люди возвращаются по домам с освящёнными куличами и пасхами, и я не вижу в них опасности».

Выступивший потом Адрианов взял всю вину за погромы на себя, заявив, что за 7 лет нахождения на посту градоначальника он отучил городовых от рукоприкладства, и вот теперь полиция, следуя категорическому запрету применять оружие, ничего не может сделать. К вечеру, убедившись в том, что погромы продолжаются, Юсупов неожиданно дал Адрианову разрешение применить силу:

– Сегодня можете действовать нагайками, а завтра – увидим.

Брянский пишет, что возвращаясь из Думы домой, он видел, что градоначальник недолго размышлял над словами Юсупова: конный отряд городовых успешно разгонял толпу погромщиков нагайками. Адрианов стоял в автомобиле и поощрял их криками:

– Бей эту сволочь!

Какой-то пьяный прапорщик, проходя мимо, стал осуждать его распоряжения, и Адрианов, вероятно, позабыв о своих принципах, съездил его по физиономии.

На следующий день, 29 мая, погромщики снова вышли на улицы, но увидев там полицию и воинские части, стушевались и стали обороняться. На улицах развернулись настоящие бои, хотя пускать в ход оружие войскам и солдатам было всё-таки запрещено. Впрочем, в одном месте офицер воинской части отдал приказ стрелять в толпу, в результате сражений в городе в этот день четверо было убито и ранено 28 человек.

Юсупов явно «протрезвел», радостных выражений на лицах погромщиков он больше не увидел и отдал приказ объявить Москву… на осадном положении:

– Надо прекратить это безобразие.