Повседневная жизнь Пушкиногорья

Во время оккупации могила Пушкина сильно пострадала: при взрыве Успенского собора взрывной волной памятник был смещен, стал отклоняться в сторону и оседать. Фашисты, отступая из пушкинских мест, заложили в основание памятника четыре мины, которые были обезврежены практически чудом. Работы по восстановлению надгробия и укреплению склепа и могильного холма возобновились только в 1953 году. Об этом подробно рассказывает участвовавший в них С. С. Гейченко:

«Убрав камни свода, увидели под ним второй свод — кирпичный. Кирпичи были поставлены на ребро, в один ряд, на известковом растворе. На небольшой части свода — той, что ближе к собору, — обнаружили следы бетона 1902 года. Всем стало ясно, что перед нами крышка склепа с гробом Пушкина. Вдоль крышки свода шла всё та же трещина. Два кирпича обвалились внутрь склепа. Принесли электрический фонарь и осторожно опустили его в отверстие. Все затаили дыхание. Когда глаза наши привыкли к свету, как будто из тумана выплыли контуры помещения. На дне склепа мы увидели гроб с прахом поэта.

Произвели промеры склепа: длина 3 метра, ширина 85 сантиметров, глубина 80 сантиметров. Стены сложены из камня, верхняя крышка из красного кирпича. Кирпич нестандартный, хорошего обжига. От действия атмосферных вод кирпич частично деформировался. Гроб стоит с запада на восток. Он сделан из двух, сшитых железными коваными гвоздями, дубовых досок, с медными ручками по бокам. Верхняя крышка сгнила и обрушилась внутрь гроба. Дерево коричневого цвета.

Хорошо сохранились стенки, изголовье и подножие гроба. Никаких следов ящика, в котором гроб был привезен 5 февраля 1837 года, не обнаружено. На дне склепа остатки еловых ветвей. Следов позумента не обнаружено. Прах Пушкина сильно истлел. Нетленными оказались волосы…»^[380]

Могила поэта, несмотря на бурную историю страны, прокатившуюся через пушкинские заповедные места с удивительной жестокостью, уцелела. Прах его по сей день покоится в том самом месте, которое он сам избрал, не предполагая, какие бури пронесутся над маленьким монастырским погостом. Ныне над могилами поэта и его близких, как и раньше, служат панихиды насельники Святогорской обители, возвращенной церкви в 1992 году. Слабому человеческому сердцу хочется, чтобы покой, обретенный поэтом на родовом кладбище, был вечным. Но мы, к сожалению, хорошо знаем, что не бывает на земле ничего вечного — ничего, кроме памяти. По слову В. А. Жуковского: «любовь ни времени, ни месту не подвластна». Кажется, как раз об этом писала в своих дневниках В. В. Починковская, на глазах которой драгоценное прошлое уходило в небытие.

В 1917 году, в самые страшные дни разграбления и уничтожения всех пушкинских усадеб, когда старушку баронессу С. Б. Вревскую от неминуемой гибели в огне чудом спасли и спрятали слуги, когда все прежние ценности, казалось, перестали существовать, разнузданная разбойничья толпа зажигала костры снаружи и внутри усадебных домов и водила вокруг них хороводы, распевая дикие разудалые песни, В. В. Починковская отправилась в Святогорский монастырь, чтобы положить на могилу Пушкина букет незабудок и ландышей из Тригорского — как последний привет заново изгнанному, опять несправедливо оскорбленному. «Вот и монастырские стены, и гнезда крикливых грачей на старых осинах и липах. И лестница, и дверь, открытая на внутренний выход к могилам. Как было хорошо, торжественно в былые годы, когда все собирались тут. Но сегодня, сейчас, там, вероятно, никого нет, думаю про себя. Обедня отошла, храм пуст. Но издали откуда-то доносится пенье: может быть, спевка в монастырских кельях? Выхожу к памятнику и вижу: хор певчих в полном сборе, иеромонах и дьякон с кадилом и одинокая фигура настоятеля поодаль с головой, опущенной на грудь, и скрещенными на посохе руками. Слышу торжественный возглас: „Душу преставившегося боярина Александра… и о еже простится ему согрешения, вольная же и невольная…“. Я опускаюсь на колени, и горячие слезы покатились из глаз… Слезы радости и благодарения — монастырю, монахам, певчим, настоятелю. Торжественная, полная, с трогательным чувством отслуженная панихида при полном отсутствии посторонних производила глубокое, неизгладимое впечатление»^[381].

Часть вторая После Пушкина

Родное пепелище

Дом Пушкина перестраивался еще при жизни поэта. В середине 1830-х речь шла о продаже имения, поскольку оно было убыточным, и только разоряло своих владельцев. Подыскивались достойные кандидатуры — люди, которым не жалко было продать «тот уголок земли», где Пушкин провел, как выяснилось, вполне счастливые два года. Сам он предлагал купить его П. А. Осиповой, но по каким-то причинам этот план не был реализован — Осипова хотела, чтобы имение осталось за Пушкиным, который любил эти места.