Повседневная жизнь Пушкиногорья

«На ярмарке в Святых Горах поэт любил разгуливать среди народа и останавливаться у групп, где нищие заунывно тянули „Лазаря“, или где парни и девицы играли да пели плясовую, водили хоровод, плясали, или где крестьяне перебранивались и спорили, причем слышалось подчас крылатое словцо и острота… Поэт простаивал с народом подолгу, заложив руки за спину, в одной руке у него была дощечка с наложенной бумагой, а в другой — карандаш. И вот А. С. Пушкин, заложив руки назад, кое-что записывал незаметно для других, передвигая пальцами левой руки бумагу на дощечке, а правой водя карандашом; прислушиваясь к песням и речам народа, он таким образом незаметно для чужого глаза записывал то, что боялся не удержать в своей феноменальной памяти. Зачем нужно было Пушкину прибегать к такому необыкновенному способу записывания?.. Это было даже необходимо: так никто не подозревал, что этот „малый в рубахе“, заложивший, по-видимому, беспечно руки назад, записывает… Известно, с каким недоверием и подозрительностью относился в то время крепостной забитый, запуганный народ ко всякому пишущему… Разве стали бы откровенно говорить при человеке, который „подслушивает“ да записывает?!»^[346]

Понятно, что записавший рассказ крестьянина А. Н. Мошин мог общаться с человеком почти столетнего возраста, для которого Пушкин и все, с ним связанное, уже превратилось в миф, однако миф этот о многом говорит. Он строится по известному принципу со-противопоставления: с одной стороны, Пушкин одет по-крестьянски и неотличим от крестьянской массы (что, конечно, было не так, даже если предположить, что Пушкин нарядился в народную одежду), с другой — он коренным образом отличается от крестьян, и чем же? Своим ремеслом, писательством, тем самым, что делает его единственным в своем роде. Отличается настолько, что вынужден прибегать к хитроумному способу, чтобы ни в коем случае не выдать себя и не быть разоблаченным. Это двойственное отношение к Пушкину столетнего крестьянина, вероятно, может отчасти объяснить устойчивое недоброжелательное отношение местных жителей к его музею и последующий его разгром, о котором еще будет сказано ниже. Сидело занозой в крестьянском сознании ощущение чужеродности этого «доброго барина». И правда, можно ли ожидать хорошего от пишущего?

Бывал на ярмарке в Святых Горах опочецкий торговец И. И. Лапин, человек не только грамотный, но и неплохо образованный, поклонник пушкинского гения. Он вел дневник, что было совершенно нехарактерно в ту эпоху для его сословия, и уже по одному этому можно судить, насколько он выделялся из своей среды. В 1825 году он оставил в дневнике следующую запись: «29 мая в Св. Горах был о девятой пятнице, и здесь имел счастие видеть Александра Сергеевича г-на Пушкина, который некоторым образом удивил странною своею одеждою, а например, у него была надета на голове соломенная шляпа — в ситцевой красной рубашке, опоясовши голубою ленточкою с железною в руке тростию с предлинными черными бакенбардами, которые более походят на бороду, также с предлинными ногтями, с которыми он очищал шкорлупу в апельсинах и ел их с большим аппетитом, я думаю, около ½ дюжины»^[347]. Это забавное свидетельство кажется наиболее достоверным, потому что выписано из дневника человека, который зафиксировал его практически сразу, по горячим следам. Значит, действительно переодевался в крестьянскую рубаху, ходил с железной палкой и… любил апельсины. Однако вот смешаться до неузнаваемости с крестьянской массой вряд ли мог: бакенбарды и ногти сами говорили за себя.

Забавно, что, прибыв в 1924 году в Святые Горы на празднование столетней годовщины начала михайловской ссылки, советские ученые и писатели вспомнили об этом мемуаре И. И. Лапина. Известный пушкинист Л. П. Гроссман шутливо предостерег отличавшегося хорошим аппетитом писателя И. А. Новикова, будущего автора романа «Пушкин в изгнании»: «Новиков, Лапин смотрит на вас…»^[348]

В годы, когда Пушкин жил в Михайловском, в Святогорском монастыре была хорошая библиотека книг и древних рукописей, которые он использовал при работе над «Борисом Годуновым». Конечно, монастырь привлекал его как памятник той эпохи русской смуты, о которой он собирал материалы и готовился писать свою драму. По легенде, когда Пушкин приходил в Святогорский монастырь, ему выделялась для работы келья, в которой он изучал старинные рукописи. Пользовался поэт монастырской библиотекой, которая находилась в светелке «братского» корпуса. Здесь хранилась чудом уцелевшая от пожара «Святогорская повесть» — летопись монастыря, в которой имелась запись об участии первого настоятеля обители Зосимы в Земском соборе 1598 года, избравшем на царство Бориса Годунова, а также рассказывалась история основания монастыря, связанная с явлением чудотворных икон отроку Тимофею.