Повседневная жизнь Пушкиногорья

Видимо, и зима, и весна 1826 года проходят для Пушкина в мучительных размышлениях о своей дальнейшей судьбе. Однако при этом повседневная жизнь шла своим чередом. В январе после долгого отсутствия в Тригорское из тверского имения Малинников возвращается А. Н. Вульф, по-прежнему влюбленная в Пушкина. 3 февраля празднуются ее именины, Пушкин дарит ей книгу «Стихотворения Александра Пушкина» с шутливой надписью: «Дорогой Имянинице Анне Николаевне Вульф от нижайшаго ея доброжелателя А. Пушкина. В село Воронич 1826 года 3 февраля из сельца Зуёва»^[256]. 9 февраля тригорские соседки отправляются в Псков, где остаются на некоторое время перед длительным путешествием в свое тверское имение. Пушкин присоединяется к ним, провожая до Пскова. Всё же Псков — большой губернский город, зима в деревне нагоняет тоску, и Пушкин старается воспользоваться правом, с таким трудом вырванным им у императора. Во Пскове Пушкин останавливался в доме своего приятеля Г. П. Назимова на Сергиевской улице. Немногим старше Пушкина, Назимов был участником войны 1812 года и взятия Парижа. Вместе с ним Пушкин бывает у И. Е. Великопольского, старого петербургского приятеля, страстного картежника, поэта, с которым впоследствии обменяется сатирическими строками и эпиграммами. В доме Великопольского он играет в карты, вероятно, там же знакомится с другим литератором, князем Ф. И. Цициановым. Посещает свекровь П. А. Осиповой, у которой та остановилась, где встречается с псковским светским кругом. Один из родственников Осиповых, Ф. М. Ладыгин, вел подробный дневник, в котором отражены светские увеселения Пушкина во Пскове. Запись от 14 февраля уведомляет: «Обедал у генерала <Г. И.> Беттихера, где были <И. П. и О. С.> Кульневы, <В. Н.> Беклешов, Пушкин и военные. Играли в курочку с дамами»^[257]. Игра «в курочку» — один из видов преферанса. Как видим — беззаботность, легкомыслие, светские развлечения, игра. Но Пушкин не позволяет себе надолго окунуться в этот омут. И хотя псковскому обществу далеко от столичного, люди общего с Пушкиным круга есть и здесь, но не той мерки. Вместо Вяземского и Жуковского — Великопольский и Цицианов…

Пушкин задержался во Пскове на неделю, после чего распрощался с П. А. Осиповой и вернулся в Михайловское, где размышления о будущем, отодвинутые на время городской рассеянной жизнью, наверняка концентрировались и не давали покоя.

В конце весны поэт составляет личное прошение, адресованное Николаю I, в котором были такие слова: «…С надеждой на великодушие Вашего императорского величества, с истинным раскаянием и с твердым намерением не противоречить моими мнениями общепринятому порядку (в чем и готов обязаться подпискою и честным словом) решился я прибегнуть к Вашему императорскому величеству со всеподданнейшею моею просьбою. Здоровье мое, расстроенное в первой молодости, и род аневризма давно уже требуют постоянного лечения, в чем и представляю свидетельство медиков: осмеливаюсь всеподданнейше просить позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие край». На отдельном листе Пушкин написал расписку: «Я, нижеподписавшийся, обязуюсь впредь никаким тайным обществам, под каким бы они именем ни существовали, не принадлежать; свидетельствую при сем, что я ни к какому тайному обществу таковому не принадлежал и не принадлежу и никогда не знал о них»^[258].

Летом 1826 года Пушкин снова часто бывал во Пскове, встречался он там со своими приятелями, гостил в имении Г. П. Назимова, селе Преображенском, которое находилось в 35 верстах от Пскова. Сопровождал в Псков заезжавшего в Тригорское Н. М. Языкова — его, наконец, привез с собой из Дерпта давно суливший Пушкину это знакомство А. Н. Вульф. Но мысль о возможности освобождения и коренного изменения жизни постоянно живет в нем, направляет его действия. 19 июля Пушкин отправился в Псков совсем по другой надобности.

По предложению губернатора Пушкин проходит освидетельствование во врачебной управе у инспектора управы доктора В. И. Всеволодова и получает документ о том, что он «действительно имеет на нижних оконечностях, а в особенности на правой голени, повсеместное расширение кровевозвратных жил»^[259]. В тот же день псковский губернатор Б. А. фон Адеркас направляет рапорт прибалтийскому генерал-губернатору Паулуччи с приложением уже известного нам прошения Пушкина на высочайшее имя, медицинского свидетельства о болезни поэта и подписки о непринадлежности к тайным обществам. И с этого момента Пушкин ждет. Он не знает, какая партия разыгрывается за его спиной, но, конечно, чувствует напряжение. Оно усугубляется тем, что процесс по делу декабристов фактически закончился, а 24 июля до Пушкина доходят слухи о казни пятерых из них. Напряжение разрешается только через полтора месяца.