Повседневная жизнь Пушкиногорья

О встрече с Горчаковым Пушкин упоминает в своих письмах дважды, и лейтмотив этих упоминаний звучит сходно: «Горчаков мне живо напомнил Лицей, кажется, он не переменился во многом — хоть и созрел и, следственно, подсох»^[237]. О «зрелости» и «сухости» Горчакова Пушкин выскажется еще раз; во втором письме^[238] их встреча будет названа холодной, хотя очевидно, что дело было не совсем так. Наверное, Пушкина задевали взгляды Горчакова, которые отнюдь не соответствовали его собственным. Возможно, раздражало стремление князя быть не только слушателем, но и критиком его произведений, или несколько покровительственный тон, которым были сказаны вполне, впрочем, искренние слова ободрения. Словно для того, чтобы исправить допущенную в мыслях несправедливость, в стихотворении на 19 октября 1825 года Пушкин скажет о своем свидании с Горчаковым совсем с другой интонацией. Эпитет «холодный» будет отдан в этом стихотворении «блеску фортуны», который поэт противопоставит внутренней свободе Горчакова:

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,
Хвала тебе — фортуны блеск холодный
Не изменил души твоей свободной:
Всё тот же ты для чести и друзей.
Нам разный путь судьбой назначен строгой;
Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:
Но невзначай проселочной дорогой
Мы встретились и братски обнялись.

Интересный факт: вскоре после состоявшегося выступления 24 декабря 1825 года на квартиру к Пущину, с часу на час ожидающему ареста, приехал Горчаков и привез ему заграничный паспорт, который давал ему возможность скрыться от преследований. Такой шаг мог самое меньшее стоить Горчакову карьеры. Однако опять, как и в других ситуациях, чувство дружбы и благородное стремление помочь взяли в нем верх. Пущин отказался от паспорта и отверг план бегства за границу: для него было невозможно принять помощь тогда, когда его соратники неминуемо должны были понести наказание. Состязание в благородстве двух лицеистов закончилось вничью.

В том же стихотворении на 19 октября 1825 года упомянут и еще один лицейский товарищ, который стал гостем в Михайловском в апреле 1825-го, — А. А. Дельвиг:

Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.

А. А. Дельвиг, в отличие от Горчакова, был близким другом Пушкина с самых лицейских времен. Эта связь никогда не ослабевала, и ранняя смерть Дельвига была для Пушкина действительно тяжелой и горькой утратой, положившей символическую границу между его молодостью и зрелостью. Получив это печальное известие, Пушкин написал Плетневу: «Грустно, тоска. Вот первая смерть мною оплаканная <…> никто на свете не был мне ближе Дельвига»^[239]. Дельвиг еще в Лицее слыл за ленивца, писал он действительно мало, но среди оставшихся от него произведений есть поистине жемчужины русской поэзии. До самой своей последней болезни он служил: то в Публичной библиотеке, то в Министерстве внутренних дел, то в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий. А кроме того, издавал альманахи «Северные цветы» и «Подснежник», в которых печатались лучшие поэты эпохи, в 1830 году вместе с Пушкиным и Вяземским стал издателем «Литературной газеты». Написал множество критических статей и разборов, был активным участником литературных боев. Его дом стал местом дружеских собраний, где бывали А. С. Пушкин, В. Ф. Одоевский, П. А. Плетнев, Д. В. Веневитинов, А. Мицкевич, Н. И. Гнедич, В. А. Жуковский, И. А. Крылов, П. А. Вяземский и др.

Альманах «Северные цветы», который Дельвиг начинает издавать с 1824 года, — одна из главных тем в письмах периода михайловской ссылки Пушкина. Дельвиг в это время — не только организатор издательских дел, но также центр, объединяющий пушкинский круг. А «Северные цветы» — лучший литературный альманах в России, в котором активно участвовал Пушкин.

Как видим, деятельность многообразная и разносторонняя. Лень Дельвига, как и лень его старшего современника и прямого начальника И. А. Крылова, — скорее элемент литературной игры, чем черта характера, знак отрешенности от суеты. С Пушкиным его роднила близость не только человеческая, но и профессиональная: сходство их взглядов на задачи литературы и роль писателя не подлежит сомнению.