Повседневная жизнь Пушкиногорья

А теперь приведем фрагмент из письма А. Н. Вульф Пушкину, написанного сразу после его освобождения из ссылки, — чтобы дать почувствовать ее отношение к поэту: «Я так мало эгоистична, что радуюсь вашему освобождению и горячо поздравляю вас с ним, хотя вздыхаю, когда пишу это, и в глубине души дала бы многое, чтобы вы были еще в Михайловском, [и] все мои усилия быть благородной не могут заглушить чувство боли, которое я испытываю оттого, что не найду вас больше в Тригорском, куда влечет меня сейчас моя несчастная звезда <…>. Прощайте, мои радости, миновавшие и неповторимые. Никогда в жизни никто не заставит меня испытывать такие волнения и ощущения, какие я чувствовала возле вас»^[129].

Евпраксия была совсем иного свойства: она «являлась первая во всех предприятиях по части удовольствий»^[130], была душой общества, собиравшегося в Тригорском; одаренная музыкальными способностями, играла перед ним арии Россини, мастерски варила жженку. Об этом вспоминал ее брат Ал. Н. Вульф: «Сестра моя Euphrosine, бывало, заваривает всем нам после обеда жженку: сестра прекрасно ее варила, да и Пушкин, ее всегдашний и пламенный обожатель, любил, чтобы она заваривала жженку <…> И вот мы из этих самых звонких бокалов, о которых вы найдете немало упоминаний в посланиях ко мне Языкова, — сидим, беседуем да распиваем пунш. И что за речи несмолкаемые, что за звонкий смех, что за дивные стихи то того, то другого поэта сопровождали нашу дружескую пирушку!»^[131]

Действительно, в немудрящих стихах Языкова встречается гимн тригорской жженке и ее «сочинительнице»:

Какой огонь нам в душу лили
Стаканы жженки ромовой!
Ее вы сами сочиняли:
Сладка была она, хмельна,
Ее вы сами разливали
И горячо пилась она!

Жженку варили в серебряном ковшике из красного вина, в которое добавляли резаные фрукты, сахар и специи. Затем сахарную голову выкладывали на скрещенных шпагах над нагретой и готовой уже смесью, поливали ромом и поджигали. Плавленый (жженый) сахар постепенно стекал в общий сосуд. Удивительно представлять себе пятнадцатилетнюю девушку-дворянку, ставшую специалистом по изготовлению этого вполне гусарского напитка. Впрочем, традиция варить жженку в Тригорское попала вовсе не из гусарского общества — ее привез студент Дерптского университета Алексей Вульф. Университет в Дерпте был преимущественно немецким, и старые европейские студенческие традиции там процветали.

В 1902 году пушкинист Б. Л. Модзалевский посетил село Голубóво, принадлежавшее потомкам Е. Н. Вульф. Имение Голубóво известно тем, что в гости к барону Б. А. Вревскому и его супруге Евпраксии Николаевне в 1835–1836 годах приезжал Пушкин. «Вседневный журнал» Б. А. Вревского сохранил запись об этих приездах. По преданию, поэт помогал благоустраивать усадьбу, сажал деревья и цветы, копал грядки; обронил свою трость в приусадебный пруд. Возможно, даже не обронил, а бросил специально. И, может быть, даже не трость, а ту знаменитую железную палку, с которой любил гулять во время жительства в Михайловском, подбрасывать ее вверх и ловить. По преданию, покидая радушный дом Вревских, Пушкин бросил свой железный посох в голубовский пруд на память о свидании и как залог нового посещения. Это одна из великого множества романтических легенд, которые плотной пеленой окружают имя Пушкина.

А еще поэт пользовался богатой библиотекой Вревских, насчитывающей (правда, по более поздним подсчетам) свыше трех тысяч томов. Не случайно Российская академия наук была заинтересована в изучении библиотек, которыми мог пользоваться Пушкин на Псковщине. Для их изучения и был командирован туда Б. Л. Модзалевский. Дочка Евпраксии Николаевны показывала ему разные ценные вещи, хранящиеся в семье и связанные с воспоминаниями о Пушкине: «…Я воспользовался предложением баронессы Софии Борисовны^[132] посмотреть другие достопримечательности Голубóва, как, например, серебряный ковшичек на длинной ручке, в котором баронесса Евпраксия Николаевна, будучи еще не замужем, варила жженку для Пушкина, Языкова и Вульфа…»^[133] Многие из этих бесценных семейных реликвий, как и судьбы их хозяев, через 15 лет после описанного были разметены революционными событиями в России.

Судьба обеих сестер Осиповых сложилась по-разному, в соответствии с их характерами: Анна Николаевна так и не вышла замуж, прожила нелегкую одинокую жизнь, находилась в постоянной зависимости (в том числе и материальной) от капризов своей матери, таила на нее горькую обиду, считая, что мать сломала ей жизнь. Умерла она в Тригорском 2 сентября 1852 года. Евпраксия Николаевна стала женой генерала Вревского и матерью большого семейства — одиннадцати детей. В доме считалось, что Пушкин неравнодушен к Евпраксии, которую звали по-семейному Зиной. Е. Н. Вульф, как и ее старшей сестре, тоже были посвящены поэтические строки. Однако по жанру это совсем не эпиграмма, скорее — мадригал: