Повседневная жизнь Пушкиногорья

Летом 1824 года Пушкин, находящийся в это время в Одессе, на службе у новороссийского и бессарабского генерал-губернатора М. С. Воронцова, был уволен из Министерства иностранных дел, по которому числился с момента окончания Лицея. Увольнение его состоялось по настойчивым просьбам Воронцова, которые он неоднократно посылал в Петербург главе ведомства графу К. В. Нессельроде. Причин для жалоб у Воронцова было множество; мы не будем на них останавливаться, подробности пребывания Пушкина в Кишиневе и Одессе можно узнать из любой авторитетной пушкинской биографии. Отметим только, что Воронцову Пушкин не нравился, его поведение раздражало, стихи казались несовершенными, нравственность вызывала сомнения. В конце концов Воронцову удалось избавиться от Пушкина. 11 июля 1824 года он получил от Нессельроде письмо, в котором значилось, что император Александр Павлович согласился с его предложением о высылке Пушкина из Одессы. «Все доказывает, к несчастию, — писал Нессельроде, — что он слишком проникся вредными началами, так пагубно выразившимися при первом вступлении его на общественное поприще <…>. Вследствие этого Его Величество, в видах законного наказания, приказал мне исключить его из списков чиновников Министерства иностранных дел за дурное поведение. <…> Государь <…> находит необходимым удалить его в имение родителей в Псковскую губернию, под надзор местного начальства»^[60]. Официальное распоряжение было составлено несколько позже, 29 июля Пушкин подписывает его: «Нижеподписавшийся сим обязывается по данному от г. Одесского градоначальника маршруту без замедления отправиться из Одессы к месту назначения в губернский город Псков, не останавливаясь нигде по пути по своему произволу <…>»^[61]. Без шляпы и перчаток, в полном смятении, Пушкин прибежал от Воронцова к своей давней знакомой, жившей в это время в Одессе княгине В. Ф. Вяземской, и сообщил о своей высылке. 1 августа та писала мужу: «Приходится начать письмо с того, что меня занимает сейчас более всего, — со ссылки и отъезда Пушкина, которого я только что проводила до верха моей огромной горы, нежно поцеловала и о котором я плакала, как о брате, потому что последние недели мы были с ним совсем как брат с сестрой. Я была единственной поверенной его огорчений и свидетелем его слабости, так как он был в отчаянии от того, что покидает Одессу…»^[62] Ранним утром 1 августа 1824 года Пушкин вместе со своим дядькой Никитой Тимофеевичем Козловым покинул Одессу, за восемь дней проделал путь в 1620 верст и 9 августа приехал в Михайловское, в котором застал родителей, сестру и брата. «Несчастный! — пишет вдогонку княгиня Вяземская, — какое существование придется ему влачить!»^[63]

Опасения В. Ф. Вяземской понятны. Пушкин, привыкший к светскому образу жизни, образованному дамскому обществу, дружескому кругу близких ему по взглядам людей, наслаждавшийся южной природой с ее яркими, экзотическими красками, живший на берегу моря в одном из красивейших городов юга России, был принужден мгновенно и кардинально изменить привычки. Он оказался в окружении одной только своей семьи, в полном духовном одиночестве, в деревне, на севере России, в глуши псковских лесов. Отчаяние, которым поэт поделился перед отъездом со своей наперсницей, было связано, конечно, именно с этими обстоятельствами. Произошедшая перемена не сулила ничего хорошего. Псковское уединение сразу стало ему представляться тюрьмой и заточением, а Одесса рисовалась как пространство свободы. Впоследствии в ранней редакции «Евгения Онегина» появится следующий автобиографический фрагмент:

А я от милых Южн<ых> дам
От <жирных> устриц черноморских
От оперы от темных лож
И слава богу от вельмож
Уехал в тень лесов Т<ригорских>
В далекий северн<ый> уезд
И был печален мой приезд.

Кроме того, сама бесконечная ссылка казалась ему несправедливой, гонения на него — чрезмерными; он был раздражен поведением своего одесского начальника графа Воронцова, немилостью императора, наконец разлукой с женщиной, которую он любил и которая отвечала ему взаимностью. Мысли об утраченном преследовали поэта, заставляли его опять и опять с обидой и болью обращать свой взор в недавнее, как ему теперь казалось, счастливое прошлое. Об этих переживаниях свидетельствует, например, экспериментальное стихотворение, написанное в романтической поэтике недоговоренности, текст которого почти на четверть состоит из многоточий, отражающих душевное волнение автора: