Поводырь

Понятно, что именно я выбрал. Не от нерешительности, конечно, Боже упаси. Из осторожности. Не хотелось по-глупому терять бойцов, да и собственное здоровье оценивал куда дороже, чем этот несчастный миллион ассигнациями.

Проводник легонько тронул за плечо, отвлекая от воспоминаний. Склонился к самому уху и выдохнул:

– Их шестеро. Скоро уже…

Шесть – это немного. В полтора раза больше нас, но все-таки не так страшно, как могло бы быть. Всего два выстрела каждому…

Скажу сразу: пришлось начать атаку раньше, чем мы планировали. Низенькая, по плечо взрослому человеку, дверь в избушку резко распахнулась, и на заснеженный дворик вылетел раздетый до исподнего, босой человек. А следом за ним – еще трое, в отличие от первого, одетые и обутые. И с короткими, кавалерийскими карабинами в руках.

Теперь уже никто никогда не узнает, чем именно провинился этот ставший последней жертвой банды разбойник, но я даже на колено привстать не успел, как раздалось сразу три выстрела и босой рухнул возле саней, марая вытоптанный дворик темной кровью. Тут же заговорили спенсерки моих казаков, а я, разом позабыв о собственных планах, рванулся вперед с револьвером в руке. И, клянусь, только неожиданно ослабевшие от долгого лежания в неудобной позе ноги – причина того, что к избе я подбежал не самым первым. Зато именно мне пришлось пристрелить рвущихся с цепи, беснующихся от ярости собак. Жаль их. Они-то уж точно ни в чем не виноваты…

Ветер был слабый и какой-то неправильный, дерганый. Клочья порохового дыма зависали у скатов крыши и отказывались растворяться. Все, что ниже было отлично видно, а вот выше – серая беспросветная мгла.

К чести злодеев, разобрались в происходящем они достаточно быстро. Тонко взвизгнул последний умирающий пес, упали возле крыльца трое с разряженными, бесполезными ружьями, и на этом наш минутный успех и закончился. Двое оставшихся лиходеев тут же принялись палить и через приоткрытую дверь, и из тут же разлетевшегося мелкими осколками оконца. Уж и не помню, как я, спеша укрыться от жужжащей смерти, юркнул за собачью будку.

– А вот ща я тя, – прорычал Силантий, высовываясь со своей древней, кажется еще кремневой, длинноствольной фузеей из-за сарая. Несколько пуль треснуло о жерди, просыпав мне на голову щепки, но проводник даже не пошевелился, выцеливая вражину. А потом так бабахнуло, что с покатой крыши сарая сошла лавина. Естественно, прямо на меня – куда же еще?

Откапывался из сугроба в тишине. Силантий улыбался – рот до ушей – попал, и шустро орудуя шомполом, перезаряжал свой штуцер. В избушке оставался последний бандит, но указывать четырем стрелкам свое положение он не торопился. Оба моих антоновца, пригибаясь и скользя подошвами так, чтоб скрипом снега не предупредить врага о своем приближении, крались к двери.

Ловко, как какой-нибудь спецназовец, один из моих бородачей кувырком преодолел простреливаемое из открытой двери пространство и тут же замер с другой стороны крыльца. Из избушки раздавались какие-то странные, непонятные звуки. Нам с Силантием пришлось обойти сарай и по следам казаков перелезть сугроб, чтоб приблизиться наконец к оконцу, полагая, что оттуда будет лучше слышно.

Звуки и правда стали четче, но секрета, что же именно делает последний оставшийся в живых душегуб, так и не выдали. Что он там такое громоздкое таскает и чем скрипит.

– Эй ты! Выходи по добру! – крикнул проводник. – Не то дверцу подопрем да и спалим тебя к дьяволу!

На несколько минут возня в избушке прекратилась. А потом звонким, мальчишеским голосом, дрожащим то ли от волнения, то ли от страха, разбойник ответил:

– А ну как я карасином деньжищи-то полью, так и палите!

– Там ребенок?! – вырвалось у меня. – Мы тут штурмовать этого мальца, что ли, собрались?

Даже в голову не пришло, что еще недавно этот мальчик наравне со взрослыми активно стрелял по нам из окна. Совершенно спокойно встал и, аккуратно пригнувшись перед низким дверным проемом, вошел в логово трактовых злыдней.

– Ваше превосходительство! – только и успел выкрикнуть кто-то из моих казаков, как я уже был внутри.

В маленьких сенях на земляном полу темнела здоровенная кровавая лужа. И судя по отпечаткам сапог и следа из частых капель, уходящих за порог в саму избушку, Силантий все-таки не убил предпоследнего бандита. Ранил только. И вполне было возможно, что он все еще был в состоянии стрелять. Но мне, опять-таки, это в голову не пришло. Зато я сразу догадался, чем же тут занимался этот мальчишка. Перетаскивал и пытался перевязать своего подельника.

Пацан сидел в углу, прямо на полу, возле хрипло дышащего, испускающего ртом кровавые пузыри, богатырской наружности мужика. Одной рукой малец прижимал какую-то светлую тряпицу к ране бандита, а в другой сжимал огромный для его комплекции револьвер Кольта. Ствол так скакал, так дрожал, что у меня и мысли не возникло, будто бы он способен хоть куда-нибудь попасть.

– Кто он тебе? – ткнув в поверженного богатыря дулом Адамса, поинтересовался я.

– Батя, – шмыгнул носом парнишка, годов тринадцати – четырнадцати на вид.