Повести. Рассказы

— Ты лучше скажи, что ночью в душевой делала?

Марина вздохнула:

— Шагу не дадут ступить… Блузку стирала. Вот эту! — Она кивнула на свою полупрозрачную, расшитую кружевами блузку. — Как знала, что к себе вызовете.

— К-хе, — кашлянул в ладонь помполит.

— Синтетика, — добавила Марина. — Сохнет мгновенно.

Капитан вынул из ящика стола чистую наволочку, протянул Марине:

— А это что?

— А это наволочка, товарищ капитан, — усмехнулась Марина. — Я сначала блузку постирала, а потом наволочку.

— Чья она?

— Сашкина.

— Какого Сашки?

— Ива-ан Афанасьевич? — Марина поморщилась. — Что вы как маленький, ей-богу! Саша сегодня палец о стекло порезал, вот две капли на подушку и упали. Я говорю, давай замою, а то потом не отстираешь.

— При тебе это было?

— Что?

— Палец он при тебе порезал?

— Да. Стекло у него в шкафчике на стене разбито, он и обдирается об него все время…

— Ты это честно, Марина?

— Побожиться, что ли? Библии у вас нет, давайте на лоции поклянусь.

— Иди уж, — махнул на нее рукой капитан.

— Надо вызвать радиста, — сказал капитан, когда Марина вышла. — Пусть палец покажет…

— Зачем?

— Вдруг это от укуса… Помните, доктор говорил?.. — Он зажал себе рот ладонью, так что на щеке остались белые пятна от пальцев.

— А с Клячко вы что намерены делать?

Капитан насупился:

— Не понимаю, почему вы отвергаете этот вариант?

— Не знаю, — сказал Звонарев. — Вернее, не в силах пока объяснить. Но я бы его отпустил. Если хотите, примите это, как мою просьбу…

— Хорошо, я распоряжусь, чтобы сняли охрану. Учтите — на вашу ответственность!..

— Согласен. — Звонарев встал. — Если можно, вы радиста без меня допросите. Я сейчас… Надо прояснить один момент… Скажите, в какой каюте директор ресторана живет? И как его фамилия?

— Файт. Зачем он вам?

— Надо бы поговорить. Он последний, кто видел Клячко и Шуранову.

— Так ведь не он видел.

— А кто?

— Лыткин, заведующий производством. Лыткин сказал Файту, а он мне…

— Лы-ыткин? — растерянно повторил Звонарев. — Это же меняет все дело…

Капитан повернулся к помполиту.

— Еще один…

— Нет-нет, это я так… — сказал Звонарев и пошел к двери.

Капитан остановил его.

— Клячко-то выпускать?

— Выпускайте! — почти весело ответил Звонарев.

Он прошел на корму, остановился перед темной дверью ночного бара. Постучал по стеклу, так обычно стучат свои люди — точка, тире…

Сквозь стекло приблизилась размытая тень, щелкнула задвижка, морщинистое лицо бармена удивленно уставилось на Звонарева.

— Закрыто, — произнес он.

— Я знаю, — сказал Звонарев. — Поэтому и пришел.

В баре было темно, только свет из подсобки падал на полированную стойку, где ворохом лежали деньги — выручка за день. Звонарев сел на высокий стул, бармен зашел за стойку и выжидательно смотрел на Звонарева. Лицо его было в тени, в то время как Звонареву свет из подсобки бил в глаза. Бармен повернулся, зажег у себя за спиной еще один светильник.

— Прошу прощения за вторжение, — мягко сказал Звонарев. — Документы вам показать или не надо?

— Не надо.

Звонарев кивнул на блестящий «Экспресс».

— Машина уже не работает?

— Могу сделать чашку растворимого кофе. Если хотите, рюмку коньяку?

— Не откажусь.

Бармен налил себе и Звонареву по рюмке, подвинул к нему пачку сигарет.

— Память у вас хорошая, Казбек Артамонович?

— Смотря на что, — проговорил он с небольшим кавказским акцентом.

— На лица, скажем.

— Не знаю. Сколько вы кофе выпили за день могу сказать точно.

— Сколько же?

— Шесть чашек.

— Да ну? — искренне удивился Звонарев.

— Доллар и двадцать центов…

— Во сколько подходили к Стамбулу, помните!

— Около четырех…

— Тогда у меня к вам несколько вопросов. Первый: сможете восстановить в памяти всех, кто заходил в бар с трех до четырех?

— По порядку?

— Да.

В каюте Клячко был полный бедлам. Матрац с постелью валялся на полу, кругом опилки от пробитой в двери дыры-глазка, сам Клячко, поминутно одергивая сползающие штаны, прилаживал койку к стене.

— Скажите, как Шуранова? — опасливо покосился он на Звонарева.

— Без сознания.

Клячко сгорбился.

— Значит, вы еще вправе подозревать меня. Но ведь она же очнется? И тогда все выяснится? — Он с надеждой посмотрел на Звонарева.

— Будем надеяться, — брезгливо сказал Звонарев.

Он осмотрелся, куда бы сесть. В каюте не было даже табуретки.

— Вы не представляете, как мне стыдно и тяжело…

— Не представляю, — согласился Звонарев. — И не верю, честно говоря. Вам тяжело от того, что не доказана ваша непричастность к преступлению. Но если это выяснится, вам сразу станет легко и свободно. Вас и здоровье Шурановой интересует постольку, поскольку…

Клячко закрыл лицо руками и тихо заплакал.

— Поговорим лучше о другом. Кто-нибудь встретился вам по дороге, когда вы шли с Шурановой к помполиту?

— Не знаю, — простонал Клячко. — Ничего я теперь не знаю.

— Соберитесь! — прикрикнул на него Звонарев. — И потрудитесь вспомнить! Это гораздо важнее ваших ковыряний в самом себе…

Клячко отнял руки от лица, высморкался в скомканный платок.

— По-моему, никто.

— По-вашему или на самом деле?

— На самом… Верхняя палуба ночью пуста, а на трапе — вход на него, вон посмотрите, напротив моей каюты — мы никого с Зиной не встретили.