Повести и рассказы

Та испугалась, стала вырываться. Но одна из крестьянок, ее тетка, разгадала госпоже Раковой загадку: отец девочки вовсе не собирался отдавать ее в прислуги; он просто задержался в Софии дотемна и, не желая платить за ночлег на постоялом дворе — уж больно был скуп! — воспользовался гостеприимством Раковых вышеописанным путем.

Ох уж эти глупые шопы!

Перевод С. Коляджина

«НОВОЕ ПЕРЕСЕЛЕНИЕ»

Два года тому назад, прогуливаясь по улицам Ючбунара{163} и глазея бесцельно на жалкие лавочки и убогие домишки, осаждаемые ярко-зелеными от ряски болотами, я увидел над дверью одной корчмы черную вывеску с надписью «Новое переселение».

Надпись поразила меня не только своей необычностью — каких только причудливых, прямо-таки фантастических вывесок нет в нашей столице! — от нее почему-то веяло печалью, меланхолией. Таился ли в ней и впрямь какой-то особый смысл, имела ли она связь с жизнью корчмаря или же это была просто-напросто нелепая выдумка, глупая, крикливая реклама? Об этом можно было только гадать. Но название это меня поразило, казалось, за ним скрывается какая-то печальная история. Виктор Гюго как-то обнаружил в темном закоулке одной из башен собора Парижской богоматери начертанное на стене греческое слово А, и его фантазия воссоздала целый мир средневековья. Мне почему-то показалось, что это «Новое переселение» — нечто вроде , рока чьего-то крохотного мирка, что оно связано с невзрачным существованием некоего бедняка — нашего брата македонца или другой жертвы скитальческой жизни. А чтобы отгадать загадку, не было надобности совершать долгое путешествие во мрак покрытых плесенью эпох, нужно было просто войти в корчму и попросить чарку вина.

Так я и сделал.

В корчме меня встретил дородный мужчина лет шестидесяти в довольно ветхой одежде из домотканого сукна, весь седой, с лицом, изрезанным морщинами, но добрым и улыбающимся особливо дружелюбно, — передо мной была типичная добродушная физиономия провинциала, какие населяли наши города и села во времена турецкой неволи. Это и был корчмарь.

В корчме проворно хлопотала женщина лет пятидесяти, полная, с кротким пухлым лицом, одетая в темно-фиолетовое грубошерстное платье, изрядно поношенное, с заплатами на локтях. Это была жена корчмаря.

Оба встретили меня радушно. Корчмарь отворил небольшую дверь и ввел меня в беленую комнатку со столом посередине, которая, видимо, предназначалась для приема почетных гостей. Жена его принесла заказанное мной вино и сразу же вышла.

Я немедля поведал хозяину о том, что побудило меня зайти в его корчму.

Он самодовольно пригладил седые усы и сказал, улыбаясь:

— Вы, сударь, я вижу, человек любопытный. И другие меня спрашивали… А вы как думаете, так зазря она красуется? Мы, сударь, родом из Фракии — и я, и моя жена. Ваша милость, небось здешний?.. Ах, вот как! И вы, значит, из Фракии? Ладно. Никто лучше нас, фракийцев, не знает, какая она была — эта война и кто дороже всех заплатил за освобождение Болгарии… Вы понимаете, что я хочу сказать. Здешним насельникам, шопам, все досталось наготове, они и ох не сказали да к тому же разграбили турецкие дома, растащили весь скарб. А у самих волос с головы не упал!.. Теперь вот еще и столицу им сделали{164}! Поглядишь — сущие дикари, а вот везет же, недаром говорится: «Не родись пригож, а родись удачлив». Ты, сударь, погляди на меня и мою жену. Мы с ней состарились не столько от лет, сколько от собачьей жизни: вот уже четырнадцать годков кочуем с места на место, точно перекати поле, к чужим людям привыкаем, к чужим обычаям приноравливаемся и всякий раз начинаем сызнова… В свое время покинули родное гнездо и теперь скитаемся по свету, куда ветер занесет… Эй, Йовка! Принеси-ка и мне вина!

Корчмарь отпил глоток, утер усы кумачовым платком и продолжал:

— Вы вот, ваша милость, спрашиваете про название, которое я приладил над дверью. Что ж, я вам расскажу, чтоб вы, сударь, знали мою историю, она весьма даже поучительна. Ее бы поместить в книжку, пусть читают люди. Переселения вавилонские!.. Мы родом из Клисуры — и я, и жена. Ты не гляди, что мы теперь голодранцы, корчмари, за пять грошей битый час обхаживаем шопа, — у себя в Клисуре мы были совсем не то, одни из первых людей. Все у нас было — лавка, набитая товаром, розоварня, валяльня, водяная мельница… Наш товар был в ходу аж в Анатолии. Ну да бог с ним… В семьдесят шестом устроили восстание. Небось, слыхал про клисурскую «пушку»? Мы эти пушки сработали из стволов черешни. Ладно. Да только нагрянул Тосун-бей, захватил Клисуру и предал огню. Дом мой со всем добром, весь товар сгорели дотла. Вы, верно, знаете про клисурский погром?