Повести и рассказы

— Какого ж ей еще рожна? Что я еще мог дать ей? — раздраженно ответил Раков. — Неужели мало такой платы помимо стола, одежды и обуви? Ведь только одного не хватало: отдать ей половину своего жалования, чтоб у нее не было соблазна бежать, когда другие переманивают. Ты, сударыня, сама виновата. Ты в сердцах грубила ей: раз, я слышал, даже «свиньей» ее обозвала, когда она фарфоровый супник разбила. При теперешнем кризисе на прислугу такое обращение — вещь опасная. Не думай, что у них нет самолюбия.

Раковы сидели без прислуги.

Вечером, когда супруги угощались пригоревшим и остывшим гювечом — альфой и омегой поварской премудрости всеми уважаемой молодой госпожи Раковой, — дверь без стука отворилась и из-за нее высунулась взлохмаченная голова шопа.

— Приятного ужина, извините за беспокойство! — сказал он громко, снимая шапку. — Не угодно ли взять в услужение вот эту девчонку? Ежели нужна прислуга…

И он вытолкнул вперед девочку с испуганными глазами.

Супругам показалось, что над ними раскрылись небеса, и слуха их коснулось пенье серафимов.

«Ежели нужна прислуга!..» Нужен ли голодному хлеб?! Что за вопрос? Этого шопа послало самое провидение. «Не сон ли это?» — подумала госпожа Ракова с испугом. Нет, это был не сон… Крестьянин стоял на том же месте, во всем своем шопском величии, со звериной физиономией, в рубище; она даже чувствовала неблагоуханную атмосферу грязи и лука, которую шоп всюду носит с собой; шопская девчонка тоже стояла — живая, совсем живая и, как полагается, оборванная, вшивая, сопливая, с удивленным телячьим взглядом.

Наконец благополучие вошло в дом.

Раков сразу предлагает двадцать пять левов жалованья и, к великому удивлению, отец не спорит, соглашается великодушно.

Тогда спрашивают, что девочка умеет делать. Она ничего не умеет, в прислугах никогда не была, но — не беда.

— У дареного осла подков не считают, — с торжествующим видом шепчет Раков жене.

«Подержу эту грязную чушку, пока не найду более опытной. Пускай хоть воду носит. А потом выгоню, — лукаво думает госпожа Ракова. — Неужели этот глупый шоп думает, что я такие деньги дикой телушке платить буду и сама же ей прислуживать?»

Но так и быть: пока на их улице праздник. Нынче шоп с его дочерью — дорогие гости. Почти не начатый гювеч (от радостного волнения даже аппетит пропал), приготовленный деликатными ручками заместительницы председательниц двух столичных женских обществ, переходит в распоряжение гостей. Большой огонь на кухне озаряет праздничным сиянием их пиршество. Господин и госпожа Раковы глядят на них — не наглядятся.

Обеспечив гостей теплой постелью, одеялом и подушкой, хозяева удалились к себе в спальню, вежливо пожелав им спокойной ночи.

При таком кризисе на прислугу вежливое обращение с ней обязательно.

Но, прежде чем улечься, госпожа Ракова спустилась вниз, чтобы дать новой служанке кое-какие указания, и только после этого вернулась в спальню.

Среди ночи Раков с женой вдруг проснулись в сильном волнении; его пробудила внезапная мысль о том, что он не спросил, ни как зовут девушку, ни из какого она села; это было важное упущение. А жена проснулась от того, что ей послышалось, будто на дворе хлопает калитка. Чтобы успокоиться, она взяла свечу и пошла на кухню; огонь еще горел, освещая широко разинутый рот шопа, храпевшего, как циклоп; девочка тоже спала.

Госпожа Ракова вернулась в спальню успокоенная.

Утром было холодно. Раков проснулся, посмотрел: жены в комнате нет. «Пошла распорядиться, чтобы прислуга печь затопила. Слава богу, слава богу», — подумал он и, услыхав вой метели на дворе, плотней закутался в стеганое одеяло.

Вошла жена. Лицо у нее было растерянное, испуганное.

— Ни шопа, ни девчонки нет, — сказала она. — Видимо, ушли совсем рано.

Раков выпрыгнул из постели.

— Скорей в полицию! Задержать! — крикнул он.

И в одних подштанниках бросился вон из комнаты; но тут же вернулся, поняв, что это безрассудно. Несколько секунд оба стояли, опустив руки, неподвижные как статуи.

— Ты опять чем-нибудь обидела их вчера вечером, — сказал, наконец, Стоян. — Не умеешь обращаться с прислугой ласково, по-человечески. Во всяком случае меня ты на этот раз не можешь ни в чем обвинить: я дал втрое больше того, что мог запросить ее отец.

Госпожа Ракова не приняла упрека. Наоборот, во всем был виноват именно муж: почему он не узнал, как зовут прислугу, из какого она села, чтоб ее можно было разыскать, если сбежит, и не вынул ключа из калитки, чтобы она не могла этого сделать? Долго продолжались между супругами взаимные обвинения и попреки без всякого толку.

Но никому из них и в голову не пришло сказать что-нибудь плохое о беглецах…

Так Раковы и остались без прислуги.

* * *

Через несколько месяцев, в один из базарных дней, госпожа Ракова увидела среди крестьянок, продававших кур, сбежавшую шопскую девчонку и сердито схватила ее за локоть.

— Что же это ты тогда сбежала, девочка?