Повести и рассказы

- Хороши снега у нас в Москве! Нормальные. Полозья скрипят, бубенцы на ванькиных клячах звенят. Вот жилось! Я раз это от Курского вокзала в Газетный переулок ездил - два пальца отморозил. Вот это была жизнь! Не жизнь, а масленица.

- А мы тоже раз с компанией в Петровский парк ездили, а они возьми для смеху и столкни меня в снег! А сами деру. Эх, жилось!!

- Ну и что же?

- Насчет чего?

- Да вот, в снегу-то? Ведь не до сих пор ты там лежишь?

- Зачем до сих пор? И часу не прошло - пьяные купцы подобрали. Воспаление легких было.

- Чего же ты теперь радуешься, дурак?

- Как же мне не радоваться, если я тогда полтора месяца у себя на Малой Кисловке пролежал. Лежу на чистенькой постельке, доктор каждый день, а в окно - рябина в снегу, а на снеге голубые бриллиантики от солнышка горят. Тепло, в печке дрова гудят, а передо мной - яички всмятку и котлетка, только что изжаренная. И все кругом говорят: "Ах, мы, Семен Николаевич, так об вас беспокоились, так беспокоились!.." А теперь кто разве будет беспокоиться? Черта с два!

- Да, мы, русские, больше к русскому привыкши. Какая тут в Константинополишке была пасха? Греческая мизерия! А там, - как колокола зальются, забухают, залепечут, - век бы слушал! Хорошие времена...

- У меня во время светлой заутрени, помню, какой-то хлюст портмоне из кармана выдернул. Тогда, я помню, поймал его за руку да так похристосовался, что он у меня волчком завертелся, а теперь бы...

- Чего теперь бы?

- А теперь бы я все карманы ему сам растопырил: бери, тащи, мил человек, - только бы мне еще полчасика у Василия Блаженного со свечкой постоять, колоколов послушать.

- А я смотрю так: вот я однажды там, в Москве, в участок по пьяному делу товарища по Кузнецкому на своей единоутробной спине возил, - так что же вы думаете? Дал мне околоточный два раза по шее, дураком назвал и в какую ни на есть комнату посадил. Действительно, в те времена дураком я был, потому что обидно мне сделалось, и даже плакал. А теперь бы...

- Что ж, теперь? Сам бы околоточного бил бы, что ли?

- Ну, действительно! Разве можно околоточного бить? Я его уважаю. А теперь бы я целый год у него в участке просидел и получал бы каждый час по шее, и "дурака" с моим удовольствием выслушивал... Только бы мне этим воздухом участочным подышать. Крепкий дух, но приятный. Тут тебе и сапогом кожаным, и махоркой, и вообще. Родной это дух, братцы вы мои, участочный, и ни на какой букет я его не променяю.

Кто-то невидимый мечтательно дополняет:

- В Охотном ряду тоже запах был невредный.

- У нас в Москве и сирень пахнет лучше, чем где. Я раз в Петровском парке так-то вот под сиренью сидел, вдыхал это самое... Вдруг двое выскочили: "Скидывай, говорят, пиджак"... Чудесные ребята! Я бы с ними сейчас даже пива в Трехгорном выпил. Замечательные были времена.

- Что ж, отдал?

- Чего?

- А пиджак!

- Как же не отдать, если они враз за горло, тут и штаны отдашь! Ей-богу, доведись как теперь - то я бы сейчас все время под сиренью сидел и пиджаки им отдавал.

Рассказчик, заметив молчаливое недоумение слушателей, добавляет, как бы извиняясь:

- Небо очень голубое было. Чистое. Московское. Не жалко мне пиджаков.

- Да, жилось благородно... Я там один журнальчик редактировал. Ну, и ахнул однажды что-то очень неподходящее насчет Столыпина, Петра Аркадьевича. Приходит утром пристав нашей части и так вежливо говорит: "Иван, говорит, Степаныч, вот вам бумажка. Штраф в 500 рублей за оскорбление в печати высших лиц". Я тогда, признаться, выругался крепко, потому что обидно 500 рублей платить, но вынимаю я деньги, а он еще и извиняется. "Поверьте, говорит, если бы моя воля, я бы - ни за что, но - распоряжение начальства. Вы бы, говорит, Иван Степанович, были поосторожней. Черт с ними, пишите о чем-нибудь дозволенном, - хоть полицию ругайте, - мы привыкши". И так этот приставишка растрогал меня, что пал я ему в объятия, и долго мы плакали, как два брата.

- Врешь ты все!

- Чего вру?

- А вот, что с приставом в объятиях плакали.

- Это почему же вру, скажите на милость?

- Да потому, что не будет тебе пристав плакать, хучь ты его озолоти. Они были серьезная, деловая публика.

- Ну так что?

- А то, что значит - ты и врешь.

- Ну хорошо, ну пусть вру - но ведь трогательно?

- Трогательно-то оно трогательно. Однако надо бы уже и спать...

Все кряхтя укладываются.

Редкие капли, скатывающиеся с невидимого облысевшего кропила, робко, с подлой трусостью постукивают в окна.

- Разве это дождь? - с ядовитой улыбкой говорит человек, поймавший вора у светлой заутрени. - Нет, у нас в России - вот это дождь!.. Как махнет тебя - так либо ревматизм, либо насморк на три недели!.. Хорошо жить там, и нету другого такого подобного государства.

Развороченный муравейник

Разговор в беженском общежитии:

- Здравствуйте, я к вам на минутку. У вас есть карта Российской империи?

- Вот она на стенке.

- Ага, спасибо, а почему она вся флажками покрыта? Гм... для линии фронта - флажки, кажись, слишком неряшливо разбросаны...

- Родственники.

- Ага, родственники это сделали?

- Какие родственники! Это я сделал.

- Родственникам это сделали, для забавы?