Повести и рассказы

Снова Берегов заткнул ему рот, перевязал его, кроме того, платком и, закатав извивающееся тело в небольшой текинский ковер, поднял упакованного таким образом мальчика.

- Видишь ли, - обратился он к нему. - Я с тобой говорил, как с человеком, а ты относишься ко мне, как свинья. Поэтому, я сейчас отнесу тебя в ванную, положу там на полчаса и уйду. На свободе ты можешь размышлять, что тебе выгоднее - враждовать со мной или слушаться. Ну, вот. Тут тепло и безвредно. Лежи.

IV

Когда, полчаса спустя, Берегов распаковывал молчащего Кисю, тот сделал над собой усилие и, подняв страдальческие глаза, спросил:

- Вы меня, вероятно, убьете?

- Нет, что ты. Заметь - пока ты ничего дурного не делаешь, и я ничего дурного не делаю... Но если ты еще раз закричишь, - я снова заткну тебе рот и закатаю в ковер - и так всякий раз. Уж я, брат, такой человек!

Перед сном пили чай и ужинали.

- Кушай, - сказал Берегов самым доброжелательным тоном. - Вот котлеты, вот сардины.

- Я не могу есть котлет, - сказал Кися. - Они пахнут мылом.

- Неправда. А, впрочем, ешь сардины.

- И сардины не могу есть, они какие-то плоские...

- Эх ты, - потрепал его по плечу Берегов. - Скажи просто, что есть не хочешь.

- Нет хочу. Я бы съел яичницу и хлеб с вареньем.

- Не получишь! (Снова это железо в голосе. Кися стал вздрагивать, когда оно лязгало.) Если ты не хочешь есть, не стану тебя упрашивать. Проголодаешься - съешь. Я тут все оставлю до утра на столе. А теперь пойдем спать.

- Я боюсь спать один в комнате.

- Чепуха. Моя комната рядом; можно открыть дверь. А если начнешь капризничать - снова в ванную! Там, брат, страшнее.

- А если я маме потом скажу, что вы со мною делаете...

- Что ж, говори. Я найду себе тогда другое место.

Кися свесил голову на грудь и, молча побрел в свою комнату.

V

Утром, когда Берегов вышел в столовую, он увидел Кисю, сидящего за столом и с видом молодого волчонка пожирающего холодные котлеты и сардины.

- Вкусно?

Кися промычал что-то набитым ртом.

- Чудак ты! Я ж тебе говорил. Просто ты вчера не был голоден. Ты, вообще, меня слушайся - я всегда говорю правду и все знаю. Поел? А теперь принеси книжку, будем учить склады.

Кися принес книжку, развернул ее, прислонился к плечу Берегова и погрузился в пучину науки.

- Ну, вот, молодцом. На сегодня довольно. А теперь отдохнем. И знаешь, как? Я тебе нарисую картинку...

Глаза Киси сверкнули.

- Как... картинку...

- Очень, брат, просто. У меня есть краски и прочее. Нарисую, что хочешь - дом, лошадь с экипажем, лес, а потом подарю тебе. Сделаем рамку и повесим в твоей комнате.

- Ну, скорей! А где краски?

- В моей комнате. Я принесу.

- Да зачем вы, я сам. Вы сидите. Сам сбегаю. Это действительно здорово!

VI

Прошла неделя со времени отъезда Талалаевых в Харьков. Ясным солнечным днем Берегов и Кися сидели в городском сквере и ели из бумажной коробочки пирожки с говядиной.

- Я вам, Георгий Иваныч, за свою половину пирожков отдам, - сказал Кися. - У меня рубль есть дома.

- Ну, вот еще глупости. У меня больше есть. Я тебя угощаю. Лучше мы на этот рубль купим книжку, и я тебе почитаю.

- Вот это здорово!

- Только надо успеть прочесть до приезда папы и мамы.

- А разве они мешают?

- Не то что мешают. Но мне придется уйти, когда мама узнает, что я тебя в ковер закатывал, морил голодом.

- А откуда она узнает? - с тайным ужасом спросил Кися.

- Ты же говорил тогда, что сам скажешь...

И тонкий, как серебро, голосок прозвенел в потеплевшем воздухе:

- С ума я сошел, что ли?!

Блины Доди

Без сомнения, у Доди было свое настоящее имя, но оно как-то стерлось, затерялось, и хотя этому парню уже шестой год - он для всех Додя и больше ничего.

И будет так расти этот мужчина с загадочной кличкой "Додя", будет расти, пока не пронюхает какая-нибудь проворная гимназисточка в черном передничке, что пятнадцатилетнего Додю на самом деле зовут иначе, что неприлично ей звать того взрослого кавалера какой-то собачьей кличкой, и впервые скажет она замирающим от волнения голосом:

- Ах, зачем вы мне такое говорите, Дмитрий Михайлович?

И сладко забьется тогда сердце Доди, будто впервые шагнувшего в заманчивую остро-любопытную область жизни взрослых людей: "Дмитрий Михайлович!.." О, тогда и он докажет же ей, что он взрослый человек: он женится на ней.

- Дмитрий Михайлович, зачем вы целуете мою руку! Это нехорошо.

- О, не отталкивайте меня, Евгения (это вместо Женички-то!) Петровна.

Однако все это в будущем. А пока Доде - шестой год, и никто, кроме матери и отца, не знает, как его зовут на самом деле: Даниил ли, Дмитрий ли или просто Василий (бывают и такие уменьшительные у нежных родителей).

* * *