Повести

И верно, под Серпуховом царь застал лишь послов Казы-Гирея. Государев прошлогодний дар - парчовые шубы оказались недомерками, и татары явились требовать новых шуб.

С царем были московские стрельцы, отряд иноземных войск да шедшее восвояси черниговское ополчение князя Телятевского. От речки Серпейки до деревни Заборья раскинулись по берегам обозы и шатры...

Дорожные мохнатые кошмы разостланы на земле; над ними колышутся на шнурах вышитые львами и грифами завесы. Царь - в обычном платье "малого наряду", чтоб не выказывать послам большой чести. Вокруг него иноземцы, воеводы и князь Телятевский в бахтерцах - доспехе из пластинок и колец.

Татары в коротких кафтанах и тубетеях, поглядывая на толмача, торопились приступить к делу. Царь подал знак. Татары пошли "к руке". Но Борис руки целовать не дал и лишь возложил ее по очереди послам на головы.

Думный дьяк спросил о здоровье хана. Послы отдали дьяку грамоту в мешке. Тогда царь велел снять с татар кафтаны и надеть на них парчовые шубы. Дьяки налили витые ковши медом и дали послам пить.

Толмач сказал:

- Великий государь вас пожаловал: триста шуб царю Казы-Гирею дано будет!

- А шубы узки и недомерки не были б! - тотчас закричали татары.

Тут один из послов спрятал опорожненный ковш за пазуху.

Так же поступил и другой.

- Что эти люди делают? - тихо спросил молодой иноземец соседа-боярина.

- А они завсегда так, - шепотом ответил боярин. - Думают, если царь пожаловал их платьем и питьем, то и ковшам годится быть у них же. А царь отнимать тех ковшей не велит, потому что для таких послов делают нарочно в Английской земле сосуды медные, позолоченные...

Иноземец отвернулся, едва сдерживая смех.

Посольство окончилось. Татары, пятясь, вышли из шатра. Царь встал. Он был невысок, дороден и волочил левую ногу.

- И все ты, государь, ножкою недомогаешь, - сказал думный дьяк. Дохтура бы себе ученого сыскал.

- Ужо, как буду в Москве, - сказал Борис, - Ромашку Бекмана снаряжу за дохтуром в Любку*.

_______________

* Л ю б к а - город Любек.

Воеводы разошлись, выходя чередою, по чину...

Перед шатром всадник в забрызганной грязью алой ферезее соскочил с чалого жеребца.

Через лоб коня шла лысина, грива и хвост были до половины черные.

- Батюшка! - крикнул приезжий, завидев Телятевского.

Отец и сын поцеловались.

- Подобру ли, поздорову ехал? - спросил князь.

- Ничего, - молвил Петр. - Конь маленько храмлет.

- Ну, каково детей да людей моих бог хранит?

- Дён через пять пойдут за нами следом. Скарб укладают.

- А на Москве што?

- На Москве в Юрьев день смутно было. Холопы о выходе челом били вор Косолап народ мутил. Да еще на меня за девку Грустинку челобитье подано. А писал жалобу наш холоп дворовый, черниговской вотчины недоросль*; он же и про великого государя невесть што молвил. И его с тем вором Косолапом свели на съезжую, да вор Косолап и тот наш холоп, Ивашка Исаев сын Болотников, в ночи побежали неведомо куда.

_______________

* По другим сведениям, крестьяне Болотниковы происходят из тверской вотчины князей Телятевских.

2

Рыжий осенний лес принял поутру беглого холопа. Он быстро шел по берегу, обходя рыхлые клинья отмоин у речных излучин. Москва и Хлопок-Косолап остались давно позади.

В полдень рыбные ловцы, прозываемые кошельниками, накормили его рыбой. Никто не спросил, куда он держит путь.

Сновали по реке челноки. Скоро стали встречаться и струги. В них сидели беглые. "Ярыжки* в стругу, привыкай к плугу!" - дразнили их с берегов.

_______________

* Я р ы ж к и - судовые рабочие на Волге.

Под вечер третьего дня холоп услыхал песню:

Сотворил ты, боже,

Да и небо, землю.

Сотворил ты, боже,

Весновую службу.

Не давай ты, боже,

Зимовые службы,

Молодцам кручинно,

Да и сердцу надсадно.

Кинувшие "зимовую" службу стрельцы гребли посередине течения.

А берите, братцы,

Гнуты весельца!

А садимся, братцы,

В быстры стружочки!

Да и грянемте, братцы,

То ли вниз по Волге.

Сотворим себе сами

Весновую службу...

Беглые приняли холопа.

- Гость - гости, а пошел - прости, - сказали стрельцы. - Плыви с нами, места в стругу хватит.

Они посмеялись над его малым ростом и впалою грудью. Он усмехнулся и промолчал.

Дикий черный лес стоял кругом. В лесу неведомо кто жег костры. Минуя их, то нос, то корма струга становились багряными.

- Тебя как звать? - спросил холопа молодой парень с рябым плоским лицом и злыми глазами.

- Ивашкой.

- А я Илейка буду. Тоже с Москвы убёг. Жил я там у дяди своего, у Николы-на-Садах...

Они помолчали.

- На Волге-то вольно будет? - спросил Ивашка.

- Вестимо, вольно. Да я-то на Дон сойду либо к терским казакам.

- На Дону живут воры, и они государя не слушают, - сказали со смехом в темноте.

- Боярское присловье! - отозвался другой голос. - А я чаю, не на Дону только воры, ворует ныне вся государева земля.

- Да и как не воровать? Воеводы-псы переводят жалованье.

- Народу из-за них кормиться стало не в силу.

- Эх, Москва, Москва, уж вся-то она на потряс пойдет...

Ивашка с Илейкой притихли. Голоса во тьме звучали ровно и глухо: