Повесть о суровом друге

— Рабочий праздник, разве вы не знаете? Эх, чудаки… Сегодня на заводе забастовка будет. Полиции собралось — тьма! Солдаты из Бахмута прибыли. Про флаг слыхали?

— Нет.

— Сегодня ночью кто-то вывесил на доменной трубе красный флаг. Я сам видал, высоко, на самой макушке. Красиво! Солнце вставало, осветило флаг, и он, как огонь, горел. Суматоха поднялась! Полицейские бегают, а лезть наверх боятся. Пристав кричит на рабочих: «Арестую! Кто повесил?» А те посмеиваются: «Не знаем». — «Приказываю снять!» — «Не можем». — «Сто рублей дам!» — «Спасибо, нам жизнь дороже». Тогда пристав начал подталкивать к трубе полицейских, а те как глянут вверх, так в обморок падают… Потом один, прыщавый, сапоги скинул, три раза перекрестился и полез. Сняли флаг, жалко…

Алеша умолк, и по его таинственной усмешке я почувствовал, что ему хотелось сказать нам что-то еще, но он не решался.

— А знаете, кто флаг на трубе вывесил ночью? — спросил Алеша Пупок.

— Кто?

— Никто…

— Твой отец, дядя Ваня, — сказал Васька, — нетрудно догадаться.

Глаза у Алеши радостно и тревожно блестели.

— Только вы молчите про это, — добавил он серьезно, — знаете, что может быть за это?

— Знаем, не маленькие…

У заводской стены мы подсадили Алешу, подали ему кошелку с красными маками, и он исчез.

Васька стоял в растерянности, о чем-то думал.

— Кажись, мы промах дали, — сказал он.

— Какой промах?

— Алешу охранять надо. Городовые могут его поймать и отобрать цветы. Ну а мы их камнями закидаем, понял?

Царапаясь по стене пальцами босых ног, Васька вскарабкался наверх и подал мне руку. Полкан прыгал на стену и отрывисто лаял: жаловался, что мы его бросаем одного.

В заводе, подбирая на ходу ржавые болты и гайки, мы побежали догонять Алешу. Его худенькая фигурка с кошелкой на локте мелькала вдали, между цехами.

Я шел пригнувшись, подражая Ваське, чтобы нас никто не заметил. Неожиданно я увидел на земле красный листок бумаги, совсем новенький, видимо оброненный кем-то. Я чуть не наступил на него.

— Чур, на одного! — вскрикнул я.

— Чур, на двоих! — повторил Васька, и мы столкнулись плечами. Васька опередил меня, и листок похрустывал у него в руке.

— Здесь что-то написано, — сказал Васька, вертя в руках листок, пахнувший краской. Мне вспомнилось, что такие листки я видел у отца за подкладкой пиджака. Неужели отец проходил здесь и обронил этот красный листок?

— Знаю, — шепотом сказал Васька. — Знаю, что это… Афишка против царя. Ну-ка, Ленчик, читай!

Мы присели у ржавого заводского паровозика, забытого на рельсах, уже заросших бурьяном. Прежде чем начать читать по слогам тайную афишку, мы оглянулись по сторонам, и я с трудом шепотом стал разбирать мелкие типографские буквы:

«Российская социал-демократическая рабочая партия. Товарищи, поздравляем вас с праздником Первого мая!» — я читал про себя, опасаясь произнести эти слова вслух.

Васька толкнул меня:

— Чего же ты? Читай!

— «Взгляните, товарищи рабочие, — прочитал я громко и обернулся, взгляните, каким страхом охвачены сегодня царь и его слуги — городовые и жандармы, посмотрите, сколько штыков держит он наготове против нас».

— Дай сюда, — прошептал Васька и сунул афишку за пазуху, — это мы после прочитаем. За Алешкой надо следить.

Алешу мы не догнали. Наверное, он уже дошел до коксового цеха, где работала его мать.

На заводе мы увидели много полиции — всюду белели их мундиры.

Вдруг заревел заводской гудок. Белая струя пара билась в воздухе над кочегаркой. Гудок гудел не вовремя: ни на обед, ни на шабаш. Сигнал к забастовке!

Из цехов стали выходить рабочие. В грозном реве гудка противно, по-комариному пропищал полицейский свисток. Со всех сторон отозвались десятки других. Рабочим преградили дорогу.

Пристав (который делал у нас обыск) взобрался на груду железного лома и поднял руку, требуя тишины.

— Господа рабочие! — громко выкрикнул он. — Поздравляю вас с праздничком. Но вы сами понимаете: идет кровопролитная война, нам нужны снаряды. Не время бастовать, прошу разойтись по цехам.

А толпа прибывала. Шли из литейного, от мартенов, с вальцовки. В замасленной одежде шагали слесари механического цеха, боевым шагом поспешали бурые от руды доменщики. Вразнобой шли запыленные известью работницы кирпичного цеха.

Группа рабочих парней образовала шуточный хор. Стоя перед приставом, который говорил речь, они пели заунывными голосами:

Жил-был у бабушки

Серенький козлик…

Скоро и другие подхватили:

Вот как, вот как!

Серенький козлик!

Как ни старался пристав перекричать хор, песня гремела:

Бабушка козлика

Очень любила.

Вот как, вот как!

Очень любила…

Пристав не выдержал и выхватил саблю:

— Не разрешу покидать завод! По цехам — иначе всех в Сибирь!

— Кандалов не хватит, — отвечали рабочие, — во-он сколько нас, целое море!

— Уходи с дороги, ваше благородие, мундир испачкаем.

Наконец показались в обгорелых лохмотьях желтолицые коксовики. Мы с Васькой чуть не вскрикнули от радости: у каждого в петлице, на фуражке или просто в руке огоньками горели красные маки. Конечно, это были наши цветы!