Повесть о Роскошной и Манящей Равнине

Тут он возвернулся обратно в дом, а все прочие разошлись по делам. Только Вальтер долго сидел в своих покоях в одиночестве, обдумывая случившееся. И наконец решил, что не будет более вспоминать о привидевшейся троице, но без промедления возвратится в Лангтон, вступит в борьбу с Реддингами и сокрушит их или же умрет. Но, уже изрядно склонившись к подобному жребию и оттого ощутив облегчение на сердце, он обнаружил, что не может думать о Реддингах и борьбе с ними, иначе как о деле прошедшем, и что более его интересует, в какой земле обретается это загадочное трио. Тут он вновь попытался изгнать из головы эту мысль, уверяя себя в том, что увиденное зрелище было порождено мозговой хворью или же сном. Словом, он уже почти совсем решил так, но немедленно подумал: неужели и Арнольда, видевшего всех троих, можно отнести к мечтателям? Прежде приказчик не был замечен ни в чем похожем. Потом, я совершенно уверен в том, что он действительно видел всех троих; и посему могу заключить, что их можно узреть глазами, и они не порождены моим собственным мозгом. Но все же зачем должен я следовать за ними, чего я этим достигну, да и как это сделать?

Так он обдумывал случившееся снова и снова и, наконец отметив, что не поглупел от этого, но и не поумнел, почувствовал утомление и, поднявшись, занялся сборами и упаковкой добра к отъезду. За этим делом он провел весь остаток дня, а с наступлением ночи уснул; когда же явился рассвет, Арнольд повел Вальтера к своему судну звавшемуся именем «Бартоломей». Без особого промедления и долгих прощаний молодой человек поднялся на борт, и уже через час они оказались в открытом море, и нос судна указывал в сторону Лангтонана-Водах.

Глава IV. Шторм преграждает путь «Бартоломею» и сбивает корабль с курса

Четыре недели торопился подгоняемый попутным ветром «Бартоломей» на северо-запад, и все было в порядке и у судна, и у экипажа. А потом вечером ветер вдруг стих, так что корабль почти не продвигался вперед и только раскачивался на больших волнах, ходивших по всему морю, сколько хватало глаз. К тому же на западе от горизонта быстро поднималась кипучая стена облаков, хотя последние двадцать дней небо оставалось чистым, если не считать редких белых тучек, гонимых ветром. Посему корабельщик, человек искусный в своем ремесле, внимательно оглядел море и небо и приказал мореходам убрать паруса и быть наготове. Когда же Вальтер спросил шкипера, что высмотрел он, тот мрачно бросил, словно бы разговаривал не со своим хозяином:

– Что говорить о том, что и так видит всякий дурак… Буря уже на носу.

И они принялись ждать того, что было назначено им судьбой, а Вальтер отправился к себе в каюту, чтобы сном сократить томительное ожидание, ибо уже наступила ночь. Итак, он более ни о чем не знал, пока не проснулся, наконец, разбуженный шумом и топотом, моряки перекрикивались, снасти хлестали, с громом хлопали паруса, корабль же то опускался во впадины волн, то поднимался на гребни. Но по молодости и природной стойкости духа он остался в каюте – отчасти оттого, что, будучи человеком сухопутным, не хотел путаться меж моряков и мешать им. И вот что говорил он себе:

– Какая разница, опущусь ли я на дно морское или вернусь в Лангтон, потому что и жизнь, и смерть равно воспрепятствует выполнению моего желания? Но если ветер переменился, это не столь уж худо, ибо тогда нас может принести к другим землям, что хотя бы отсрочит наше возвращение домой; задержка в пути способна принести и новые вести. Пусть будет как будет.

Чуть погодя он уснул, невзирая на качку и бушевание ветра и волн, и не просыпался, пока совсем не рассвело. Тут в дверях его каюты появился корабельщик; с предназначенной для непогоды одежды его ручейками стекала вода. И он сказал Вальтеру:

– Молодой хозяин, приветствую тебя с новым днем! Ибо добрая удача позволила нам встретить его. А еще я скажу тебе, что мы пытались лавировать, чтобы не сбиться с курса, но без успеха, и потому три последних часа бежим по ветру. Однако, добрый сэр, столь велики были волны, что хотя прочен корабль наш и крепки молодцы, мы отклонились к земле, поднимающейся сейчас перед нами между волн из открытого моря. Благословен будет святитель Николай и все святые! Ибо хотя перед нами воды неведомые, и скоро мы увидим неизвестные земли, это все же лучше, чем кормить рыб на дне морском.

– Все ли в порядке на судне и в экипаже? – спросил Вальтер.

– Истинно так, – отвечал корабельщик, – а наш «Бартоломей» – любимое дитя дубравы; подымись и посмотри сам, как легко справляется наш корабль с волнами и ветром.

Тогда Вальтер надел, что положено для непогоды и вышел наверх, на шканцы.

Истинно погода переменилась, по темному морю катились настоящие горы, и с гребней их срывались в долины белые кони, а низкие облака то и дело проливались коротким, резким дождем. Хотя на мачте остался только обрывок паруса, судно неслось под ветром, окатываемое водой.