Повесть о последнем кранки

— Да, пожалуй, так. Хотя в Таргерайне я еще не бывал. Мое вольномыслие так далеко не распространяется. (Пометка: В ту пору Таргерайн был убежищем для всех, кого преследовали за неугодные мысли. Позже государь Араэну даровал прощение всем изгнанникам и те много восхваляли его. Среди них нашлось много полезных для Ильвейна и впоследствии прославленных людей). Так вы что, хотите сказать, что древние боги были не только ваши?

— Да! И таких имен богов больше нигде нет в Круге Земном!

И тут мне стало нехорошо. Так было со мной тогда, когда я представил, что моя душа будет поглощена Разрушающим…

— Тогда откуда они… — промямлил я.

— Не знаю, — вздохнул Эмрэг-кранки. — Хочешь, скажу тебе, что я думаю?

Я только кивнул.

— Есть две странности. У нас нет легенд о сотворении мира. У вас-то их даже больше, чем надо, миров на сотню достанет. У нас нет ничего, кроме имен ушедших богов да и то потому, что с ними боролся Фэгрэн. Вся наша легендарная история начинается с матери и отца Фэгрэна. Все. Понимаешь ли, у всех народов в легендах о героях есть враги — демоны, другие народы. И есть благоволящие боги. У нас же только боги-враги и их воинство, которое называют "люди богов". В смысле, воинство богов, низшие боги. И больше ничего о них не говорится. Говорится, что они были все истреблены Фэгрэном. И вот я думаю — то, что рассказывают через поколения, зачастую так искажает истину, что ее и не отыщешь. Может, когда-то мы истребили некий народ? — Он помотал головой. — Или этот народ и есть боги… И они просто ушли, как и мы уйдем… Но они хотя бы бились до конца, а мы обречены с самого начала.

Он встал и, нервно хихикнув, подошел к гобелену на стене. Всадник на серебристо-белом коне. Фэгрэн.

— Я ненавижу его, — прошипел он сквозь зубы. — Ненавижу. Счастье для всех, значит? А ты знал, что есть для каждого счастье? Имна-Шолль! Счастье должно быть заслужено, дурак! А ты лишил нас смысла жизни, лишил действия! Понимаешь, Ким, это высшее счастье, эта Имна-Шолль будет нам дарована, только если мы при жизни выполняем все заветы Фэгрэна, что есть просто верность отжившим, отгнившим древним обычаям. Мы не имеем права ничего из наших знаний отдавать другим — Фэгрэн сражался только ради нас. Мы избранные. Понимаешь? — Он опять засмеялся, зло оскалившись. — Полукровка лишен Имна-Шолль. Ушедший к чужим лишен Имна-Шолль. Он изгой, он бесправен! Ты теперь понимаешь об Эмрэн… Я-то что, вот мой сын будет изгоем. И родоначальником нового народа. Смешно.

Я подумал — откуда он это знает? Он так уверенно говорил о том, что у него будет сын. И о новом народе… Откуда?

— И люди не рожают детей — зачем, если можно до срока уйти в Имна-Шолль, все забыть… Уйти в прошлое. Я не хочу туда. Фэгрэн тоже не там. А то я нарочно отправился бы туда, чтобы поспрашивать его кое о чем… Знаешь ли, никто из наших великих героев не уходил в Имна-Шолль. Ведь при жизни они не соблюдали Завет Фэгрэна. Иначе не станешь героем. Более того, все войны, в которых мы участвовали, были людскими, и ни разу инетани не воевали друг с другом. Кстати, ушел из Дзайалана — считай, лишился Имна-Шолль. А уж воевать на стороне людей… Имна-Шолль не для героев. И как уйти из мира, который любишь… Я не могу, — почти жалко промолвил он.

— И куда же уйдет кранки, если не в Имна-Шолль?

— А куда уходите вы?

Я усмехнулся. Уж я-то знал, в Инере только этому и учили.

— "И говорю вам, — забубнил я, постепенно проникаясь словами и переставая издеваться над ними, — я поднимаю руку и раскрываю ладонь. Что вы видите? Свет. Что вы видите в Свете моем? Пути. Все они идут от меня, через меня, мимо меня — все равно, все они в Свете моем. Все они мои. Все они неведомы мне. Возьмите же Свет мой и изберите путь свой. Станьте лепестками Пламени моего и идите. И будьте мной. Ибо нет конца, даже если кончается жизнь."

Он смотрел на меня так, как восхищенный неофит смотрит на проповедника.

— И он пришел не к нам, — прошептал он. — Наш путь оканчивается тупиком, и это Имна-Шолль… Мне иногда кажется, что он похож на тех богов, которые покинули нас… Может, они тоже предлагали нам пути, но мы выбрали покой и тупик… Но если мы все же имеем право отречения, если не врут, если Оллоэн и Литиу до сих пор где-то идут вместе, то я отрекусь от Имна-Шолль.

— И все же — что это такое, Имна-Шолль? Это место? Это такая жизнь? Сон?

— Подожди до Луэт-лунн. Там увидишь. Я возьму тебя на пир Единения.

И вот тогда я ляпнул то, за что до сих пор не могу себя простить:

— Почему вы, кранки, всегда говорите только об уходе? Неужели вы лишь для этого и живете? Неужели смысл вашей жизни только в том, чтобы готовиться правильно уйти? Мы, конечно, грубы, но мы живем для жизни…

И тут я посмотрел ему в лицо. У меня душа в пятки ушла. Моя жизнь для жизни могла кончиться прямо сейчас. Я не понимал тогда, как больно я ударил.

— Вон, — прошипел он сквозь зубы и зажмурился, словно прислушиваясь к боли.

Я выскочил из комнаты, как пробка из бутылки с шипучим эшхаринским.

И еще важный обрывок разговора — уже много спустя. Он вел себя со мной как ни в чем не бывало.