Повесть о последнем кранки

— Иди, — сказал властитель и юноша пошел вперед из зала, по коридору, явно против своей воли, связанный волей более сильной.

Они спустились в нижнюю галерею, вырезанную прямо в скале. Окна, не забранные стеклами, были полны багровых щупалец. Они шли, пока галерея не кончилась тупиком. Властитель поднял руку и приложил к камню ладонь. Скала бесшумно раскрыла черный зев. Им не нужен был свет — оба прекрасно видели во тьме. В грубо вырубленном склепе не было ничего, кроме каменного ложа. Туда, повинуясь воле отца, почти упал юноша, затравленно глядя на сверкающий клинок. Глаза его были полны уже не гнева, а недоумения и страха, как глаза ребенка, не понимающего за что его наказывают.

— Что ты хочешь сделать со мной? — неуверенно спросил юноша.

Властитель ничего не ответил, только взял обеими руками меч и поднял его.

— Отец!! Не надо, пожалуйста! Не надо!

Скорее. Пока сердце на поддалось.

— Отец!! Нет!!!

Он зажмурился и вонзил меч прямо в распростертое тело. Все. Кончено. Он закрыл убитому глаза и быстро ушел. Скала бесшумно сомкнулась у него за спиной.

Он вернулся в зал к молчаливым испуганным людям.

— Теперь вы будете помогать мне, раз решили остаться. Будет тяжело… Но, может, мы сумеем вернуть то, что было… Или создать заново — мы ведь все помним.

…Мальчик бежит по белому речному песку…

Когда, наконец, взошло солнце, старший подошел к властителю.

— Государь мой, не пора ли? Теперь мир сильнее его. Может, пришла пора исцелить и твоего сына? Не бойся, ты ведь не один.

Властитель благодарно пожал его руку.

— Благодарю тебя. Но я… я боюсь.

— Не бойся. Когда-то боялись и мы. Но ты изменил нас. И разве нет у тебя силы? нет ее у нас? чего ты страшишься? Разве мы не вместе создали все это? — он показал рукой на окно.

— Я боюсь себя…

Когда он взялся за рукоять меча, руки его предательски дрожали. Клинок был тускл и черен, словно впитал в себя все зло, таившееся в мертвом теле.

"Каким он проснется? Что он помнит? Что он есть?"

Черная кровь забила ручьем. Затем алый цвет сменил густую вязкую черноту. Властитель сцепил руки над раной, голубоватое сияние излилось из его ладоней и рана закрылась. Все. Теперь ждать. Века, тысячелетия. Он ждал этого мгновения и боялся его. А нынче минуты были тягостны и бесконечны… Юноша потянулся и открыл глаза. Он улыбался как хорошо выспавшийся человек, и у властителя отлегло от сердца — не помнит. Хорошо, что он не помнит, почему он здесь и как все было. Но что осталось? Помнит ли он Багровую Мглу?

— Отец! Здравствуй! Я, кажется, тысячу лет не видел тебя! Бывают же такие сны…

"Это не сон".

Юноша сел, осмотрелся. Нахмурился.

— Не понимаю. Почему я здесь? Я болел и меня сочли мертвым? Да?

Властитель кивнул.

— Да, ты был болен. Но теперь ты, похоже, исцелился.

— И долго я болел?

— Долго. Но теперь все прошло. Идем.

Они спустились по лестнице к зеленым террасам сада, затем — к реке, к легкому ажурному мосту. Но здесь, у сада река не была забрана в камень и вода лизала чистый белый песок. Юноша стоял в золотистом утреннем мареве, вбирая свет и звуки начала дня. А мир был мозаикой воспоминаний, кропотливо собранной за неисчислимые годы… память человека сглаживает горечь и тяготы былого и наоборот, все ярче расцвечивает доброе. Потому-то мир был таким, каким он видится только детям — прекрасным, огромным, полным тайн и чудес. Юноша сказал, не поворачиваясь к отцу:

— Я действительно был очень болен, если думал, что здесь не осталось ничего, о чем можно было бы пожалеть… Прости меня…

Он уткнулся лицом в грудь отцу, а тот обнял его, тихонько похлопывая по плечу. Властитель подумал, что сейчас умрет.

— Отец, — через некоторое время сказал юноша. — Здесь нет кое-чего, что было прежде. Ты не помнишь?

— Нет… — удивленно промолвил тот.

— Можно? — спросил юноша.

— Конечно. Ты ведь теперь исцелен.

…По белому речному песку шла женщина. Ветер крыльями взметывал широкие рукава белого верхнего платья, открывая красивые смуглые руки. Солнце, всплывшее над туманом, светило ей в спину и лица не было видно, но хранитель, обмирая от сладкой жути, понял, что узнал ее.

— Иди, отец, — прошептал сзади юноша. — Ну, иди же!

Он всхлипнул — или вскрикнул — и раскинув руки бросился ей навстречу. По белому песку, чуть позади, бежал его сын, смеясь во все горло…"

Записано со слов таргеранского сказителя-луарна

во время Ярмарки в Эльхерне,

что в Таргерайне на границе с Ильвейном.

Амрану Таргарийский

XVII. ДОРАН