Повесть о первом взводе

Пытаюсь понять, отчего это, но спросонья ничего сообразить не могу. Григоренко тоже проснулся и как-то странно смотрит на меня. А от, как вы знаете, в прежней жизни телят разводил, и в запахах должен разбираться. Спрашиваю его: "Ответь мне, Григоренко, чем это так мерзопакостно воняет? От этого запаха глаза режет". - "Шерстью, - совершенно спокойно сообщает он. - Паленой шерстью". И тут я обратил внимание на то, что глаза у него самым неподходящим образом веселые. И сразу закралось мне в душу подозрение... "Что это горит?" - спрашиваю. - "Шинельное сукно". - А чья это, - спрашиваю, - по-твоему, шинель горит?" - "Твоя", - отвечает он, нисколько не задумываясь... "Почему это, - спрашиваю, - моя? А может быть, это как раз твоя?" - "Нет, - отвечает, - если бы моя, то салом пахло бы. Я на кухне два дня наряды отбывал, повару помогал. А сейчас запаха сала не слышно. Просто паленой шерстью воняет. Если не веришь, принюхайся".

Кто-то хмыкнул, и по взводу пробежал легкий смешок. Но Птичкин, казалось, не заметил этого. Он продолжал рассказывать серьезно и обстоятельно.

- Принюхался я - точно, салом не пахнет, сплошная шерстяная вонь, будто кто-то варежку в огонь сунул. Я тут же даю скачка из траншеи, сбрасываю шинель, бегло осматриваю - цела. Осматриваю внимательно и детально - целехонька, ни одной подпалины. Григоренко, надо отдать ему должное, тоже выбрался из щели, чтобы оказать мне посильную помощь. И тут я вижу, что у него на спине шинель тлеет и вот-вот огнем пойдет.

Потушили мы шинель, но дыра в ней к этому времени уже выгорела, как раз между лопатками: два кулака туда свободно влезали. Григоренко, как это все увидел и прочувствовал, сразу заскучал. Если выполнять приказ командира полка, то что тогда получится? Даже шинелью это назвать нельзя будут. Воротник и плечики. Командир полка, если увидит Григоренко, вот так, не по форме одетого, рассвирепеет. И повышения в должности тогда уж Григоренко не светит, это точно. А он рассчитывал получить звание младшего сержанта. И я не мог допустить, чтобы его мечта потерпела крушение из-за такой несправедливой случайности. Отдал я ему свою шикарную шинель, а на себя, временно, пока достану другую, натянул его сиротскую. Сверху маскхалат надел. Пригодился. Маскировка стопроцентная.

Григоренко полез восстанавливать справедливость.

- Брэшэшь ты, Птычкин, ну и брэшэшь...

- Это я вру?! - возмутился Птичкин.

- Ты, - добродушно подтвердил Григоренко.

- Это почему же, позволь поинтересоваться, я вру?

- А потому брэшэшь, ще нэ було того.

- Чего это "того нэ було"?

- Нэ пропалывав я шинэльку, то ты шинэльку пропалыв.

- Хорошо, сейчас разберемся, кто из нас пропаливал... Ответь мне на один единственный вопрос. При свидетелях. Скажи, друг ситный, откровенно и коротко: лазил ты ко мне в щель покемарить и согреться?

- Цэ було, - признался Григоренко.

- Хорошо, с этим вопросом ясно. А теперь пусть скажет взвод: кто помнит, как я дней десять ходил в маскхалате поверх шинели? Лейтенант Столяров приказал мне однажды немедленно снять его. Он посчитал, что маскхалат стал черным, и я демаскирую подразделение.

Это могли подтвердить почти все. Птичкин действительно долго ходил в маскхалате, и лейтенант Столяров сделал ему втык.

- Так я тот маскхалат специально носил, чтобы скрыть Григоренкову нестандартную шинель. Для чего бы я иначе столько времени в белом ходил, как привидение. Как народ: убедительно?!

Народ решил, что убедительно.

- Хорошо, что старшина мне к этому времени другую шинельку подобрал. Я тогда маскхалат и скинул. А подпаленную григоренковскую шинельку вернул хозяину и он, втихаря, чтобы никто не видел, закопал ее в тайном месте. Как пираты свои клады закапывали. Но кому, скажите, такой клад нужен?.. Подтвердить это, конечно, никто не может. Но я врать не стану, вы меня хорошо знаете, - Птичкин потянулся так, что хрустнуло в суставах. - Только у меня от таких длинных разговоров всегда почему-то аппетит разыгрывается. Гогебошвили, послушай, дорогой, нет ли у тебя на машине чего-нибудь кисленького вроде жареного поросенка или крем-брюле?

- Как раз есть, дорогой, - не растерялся Гогебошвили. - Совсем как родной брат-близнец на крем-брюлю похоже. Гречневая каша с вторым фронтом.

- М-да... Для моего изысканного вкуса несколько грубовато. Но в данном случае может подойти, - снисходительно согласился Птичкин. - А из деликатесов? Печенье какое-нибудь сингапурское, бисквиты бразильские или, скажем, буханочка черного хлеба?

- Есть, уважаемый, для тебя все есть! Даже две буханки. Такие как ты, кацо, хочешь. Совсем черный! Черней не бывает.

- Так чего же ты, дорогой, сидишь?! Почему ты, генацвале, не несешь это все на стол? Почему людям удовольствие не делаешь? Почему тебе все напоминать надо?!

- Извини, дорогой, что сам не догадался. Для тебя моментально стол накрою - Гогебошвили с трудом поднялся, развел несколько раз руками, разминая мышцы. - Пойдем со мной, Трибунский. Видишь, человек кушать хочет. Хлеб принесем, кашу тоже принесем. Пусть кушает на здоровье!