Повесть о первом взводе

Мозжилкин предложил тогда изготовить маленькие железные печурки: двадцать пять сантиметров длиной и пятнадцать в ширину. Такую можно в щель поставить. Сам Мозжилкин эти печурки и смастерил. И жизнь у расчетов пошла распрекрасная... Забирались два-три человека в щель, а сверху накрыли ее плащ-палаткой. Разжигали печурку и спали там до утра. В тепле спали. Взвод ожил благодаря этим маленьким печкам. Батарея ожила...

И все шло как нельзя лучше, пока, однажды, командир полка, майор Дементьев, не повстречал солдат, у которых полы шинели были прожжены. Понятно: холодрыга и во сне каждый тянется к теплу, а печка ласковая, но не просто тепленькая, а раскаленная. Что от этого может произойти, ясно каждому. Но человек во сне, ни думать, ни рассуждать о последствиях, не способен. Поэтому казенное имущество подвергается некоторому ущербу, а внешний вид солдата тоже претерпевает... Сами понимаете.

Майор Дементьев, естественно, возмутился, что подобное безобразие твориться во вверенной ему гвардейской части и сказал все, что он по этому поводу думает, в дозволенных высокообразованному командиру артиллерийского полка выражениях. И приказал, чтобы каждый, "колхозник" у которого шинель "... ... ...", обрезал ее по то самое место "... ...", которое обгорело.

Об этой истории с печками имени Мозжилкина и напомнил сейчас Птичкин.

- Так вот, - продолжил он, - после этого строгого приказа, некоторые артиллеристы стали гусаков напоминать. У одного, смотришь, шинель по колено, у другого - еще выше, едва прикрывает оперение... - Произошло странное и противоречивое явление. Как некоторые философы выражаются: "Единство противоположностей". С точки зрения рядового и сержантского состава, печки имени Мозжилкина, принесли значительную пользу, поскольку народ стал высыпаться, не страдал от холода и мог теперь воевать с полной отдачей. Но, с точки зрения командования, внешний вид полка с каждым днем становился менее внушительным. Какая-то легкомысленность появилась в форме одежды. И это расстроило командира полка, о чем вы все хорошо знаете...

Во взводе любили слушать Птичкина. Солдаты подвинулись поближе к рассказчику.

- История, о которой я хочу рассказать, случилась, как сейчас помню, где-то сразу после Нового года... Попросился как-то ко мне в щель, погреться у печурки, мой лучший друг Григоренко. Так, Григоренко?

- Брэшэ вин, ох и брэшэ... - отозвался Григоренко.

- Не признается. Ладно, к этому вопросу мы еще вернемся, - решил Птичкин. - Влезли мы в щель. Трибунский плащ-палаткой сверху прикрыл, а мы растопили печурку и дали храпака. И вижу я совершенно великолепный сон. Но то, что это был сон, я понял только потом, когда проснулся. А приснилось, что стою я посреди поля и с удовольствием смотрю на горящую фрицевскую боевую технику. У фрицев, как всегда "орднунг", что значит по-ихнему - порядок: "тигры", "пантеры" и другое танки с хищными именами горят справа от меня, "фердинанды" и более мелкие самоходки - слева. Зрелище, скажу вам, приятное для каждого артиллериста. Особенно для такого, который связан с танками. Смотрю я на этот натюрморт...

- Не "натюрморт", а "батальная живопись", - поправил друга Трибунский.

- Ничего подобного, товарищ художник, - возразил Птичкин. - "Натюрморт", если я не ошибаюсь, профессор, как раз и означает - "Мертвая природа". Наиболее популярными считаются живописные полотна на тему "Битая дичь". Так как, по-твоему, товарищ искусствовед, следует называть картину, на которой изображены горящие фрицевские танки? Битая ли это дичь? Или вы считаете, что горящие "тигры" и "фердинанды" дичь недостаточно битая?

- Достаточно битая, - признал свою ошибку Трибунский. - Горящие "тигры" - есть самый натуральный натюрморт. Подтверждаю.

- То-то... Представляете себе, какая гарь стоит над полем и какая вонь от этих горящих "тигров"?! Глаза режет и дышать невозможно. Но сколько, по-вашему, можно не дышать? Конечно, сама картина радовала душу и соответствовала моим профессиональным вкусам, поэтому я терпел. Терпел сколько мог. Когда стало невмоготу - проснулся. И сразу сообразил, что нет никаких танков, а я лежу в обыкновенной щели. Но задохнуться от вонючей гари по-прежнему можно.