Повесть о первом взводе

Столярову такое не сказал бы. А Логунову сказал. Этот, хоть и командует взводом, но свой брат, сержант. Да и командует временно.

- Устали, - согласился Логунов. - А что делать? Все равно надо.

Угольникова и сам понимал, что надо. Промолчал.

- Вымотались все и браться за лопаты неохота. Но все же знают, что копать надо. Будем копать. Пот не кровь.

Помолчали. Слушали, как стрекочут в траве кузнечики. Ни Угольникову, ни Птичкину не хотелось поднимать людей и опять рыть сухую и жесткую землю.

- Пойду поднимать своих землекопов, - сообщил Птичкин, - а то они уже, наверно, ошибочно решили, что земляные работы закончены и вполне могут морально разложиться. Мое появление с хорошей новостью будет вполне к месту. Представляю себе, как обрадуется Григоренко, когда узнает, что надо еще копать и копать

* * *

Вечерело, а взвод все еще копал. Логунов тоже разделся до пояса и работал вместе с остальными. Копали медленно, с трудом всаживая лопаты на штык в плотную целину, осторожно, чтобы не сломать черенок, выворачивали комья и рывком выбрасывали потяжелевшую землю на бруствер.

Вырыли запасные позиции для орудий и перенесли туда часть снарядов. Оборудовали еще два пулеметных гнезда и небольшой наблюдательный пункт. Выровняли короткие дороги между основными позициями и запасными. И снова маскировали - укрывали дерном светлую землю и желтую глину на брустверах. Так продолжалось, пока не стемнело. И только тогда Логунов, который и сам устал до предела, согласился, что пора кончать.

Взвод собрался возле первого орудия. Попили водички, сложили лопаты. Каждому хотелось прилечь, распрямить спину, расслабить затекшие мышцы. И больше ничего не хотелось: ни разговаривать, ни есть, ни двигаться... Война стала для них еще и тяжелой, изнурительной работой. И работа эта была не менее важная, чем сам бой. Исход боя в какой-то степени зависел и от нее.

Над высотой стояла тихая ночь. Свежий ветерок приятно охлаждал раскаленные солнцем и разгоряченные работой тела.

- Поужинать надо, - напомнил Логунов. - Самому есть не хотелось, но взвод следовало накормить.

- Не хочется что-то, - отозвался Мозжилкин. - Ничего мне сейчас не хочется. Меня сейчас краном не поднимешь. У меня от этой лопаты руки дрожат, как у алкоголика. Я сейчас ложку в руке не удержу.

- И я нэ хочу, - поддержал Григоренко. - Потим поимо, трошки згодя.

Если Григоренко, известный своим неутомимым аппетитом, отказывался от еды, то можно было себе представить, насколько люди устали.

- Тишина какая, прямо не верится, что война, - Трибунский лег на спину, закинул руки за голову. - И тепло... У нас на Урале ночи холодные. Днем жарко, иногда жарче, чем здесь, а ночью холодно. Не разляжешься, как мы теперь.

- У нас тэпло, - лениво подтвердил Григоренко. - У нас зимы тэж тэплы. Без капелюха ходыть можно.

- Не такие уж теплые здесь зимы, - не согласился Птичкин. - Были бы они теплыми, не пришлось бы одному товарищу, не будем указывать на него пальцем, свою боевую шинель, казенное имущество, ночью, тайно от товарищей в землю закапывать.

- Цэ ж на кого ты намекаешь? - поинтересовался Григоренко.

- На кого намекаю, на того и намекаю. Кроме меня и того человека, никто эту жуткую таинственную историю не знает, - с трудом разминая затекшие мышцы, Птичкин приподнялся и уселся поудобней. - Помните, что творилось лютой зимой, когда Мозжилкин сделал свое гениальное изобретение и внедрил его в жизнь, в нашей гвардейской батарее?

Про гениальное изобретение Мозжилкина помнили. Он тогда, можно сказать, спас батарею.

В обороне, зиму танкоистребители переносили сравнительно легко. Заняли позицию, построили блиндажи. Постреляли, потом погрелись. Опять постреляли, опять погрелись. Жить можно.

В наступлении все гораздо сложней. Остановилась батарея на сутки или, скажем, только на одну ночь. А кругом чистое поле. Ни дома, ни сарая, ни блиндажа. И строить блиндаж не из чего. И смысла никакого строить его: чуть рассветает - опять вперед, на запад. Позиции для орудий подготовили, щели вырыли... Никуда не денешься. Без этого нельзя. Теперь можно отдыхать. Кто свободен от караула - пожалуйста, ложись, спи до утра.

А какой отдых и, тем более, сон, если мороз жмет? Даже не мороз, а морозик, всего градусов десять... Костер разжечь нельзя, он тебе разожжет... Вот и разминаешься всю ночь, изображаешь бег на месте... Есть такой способ греться. Потом присядешь на ящик со снарядами, вздремнешь чуть-чуть и вскакиваешь. Опять прыгать надо, пока пот не прошибет. Если просто сидеть, то и при десяти градусах можно дуба дать.

Утром идти вперед. И бой, возможно, не за горами, но расчеты двигаются, словно сонные мухи осенью. А если таких ночевок две-три подряд? Невозможно человеку трое суток не спать. И спать невозможно. Пропадешь.