Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине)

— Хорошо, господа! — Савинков решительно поднялся. — Я вижу, вы не решаетесь сказать ни да ни нет. Поэтому я решил облегчить стоящую перед вами задачу и назову вам человека, к которому мы решили… Точнее сказать, которого мы думаем сделать своим союзником. Это человек, недовольный большевистской властью, тоскующий по родине и готовый на все, только бы поскорее оказаться рядом со своей милой.

— Вы нас заинтриговали, Борис Викторович, — сказал Гоппер. — Кто же этот таинственный незнакомец?

— Берзин. Эдуард Берзин. Вам знакомо это имя, господа?

— В наших частях столько же Берзиней, сколько в русских Ивановых. — Гоппер наморщил лоб. — Я знаю, по крайней мере, пятерых-шестерых.

— Он служил в четвертом полку, — пояснил Савинков.

— Да. Вы его знаете?

— Еще бы! Нас вместе наградили Георгиевскими крестами. Подождите, не вы ли, господин полковник, вручали их?

— К сожалению, нет. Это сделал генерал Клембовский. Но я был на церемонии и отлично помню этого Берзина. Хороший был офицер. Смелый, решительный. Жаль, что его нет среди нас.

— Он должен быть с нами! — твердо сказал Савинков. — И это зависит от вас, господа.

— Вы считаете,! что одному из нас надо встретиться с Берзиным и перетянуть его на свою сторону? — Гоппер выжидательно посмотрел на Савинкова.

— Совсем наоборот! Вы оба ни в коем случае не должны показываться ему на глаза.

— Кто же тогда?

— На этот вопрос должны ответить вы. Вы сами! По ряду причин человек, встречавшийся с Берзиным, выходит из игры. Поэтому вам поручается подыскать надежного агента, который подберет ключ к сердцу вашего земляка. Помните, этот ключ откроет нам ворота Кремля…

11

В Москве стало спокойнее. Будто и не было левоэсеровского мятежа. Поутихли пожары. И даже налеты бандитов потеряли прежнюю лихость, как-то поблекли. Но относительное спокойствие было чисто внешним. И стрелки, и сам Берзин чувствовали, что в городе, не прекращаясь ни на час, идет борьба между старым и новым, что контрреволюция только затаилась, выжидая благоприятный момент, чтобы вцепиться в горло молодой республике.

Не проходило и дня, чтобы к Берзину не являлись стрелки. И все с одной просьбой — отправить на фронт. Даже Карл Заул, всегда отличавшийся каким-то равновесием в поступках, любивший к месту и не к месту бросить пословицу, вроде: «наше дело телячье, попил пойло— ив стойло», — даже Заул пришел как-то в каморку Берзина и полюбопытствовал: скоро там добровольцев на фронт отправлять будут? Меня, мол, не забудьте…

Да и сам Берзин после боя в Трехсвятительском переулке почувствовал, что теперешняя спокойная жизнь — это не жизнь, что надо ехать на фронт, что надо сегодня, нет — сейчас биться за то великое дело, которое стало его родным, кровным делом и без которого, вне которого он уже не мыслил себя.

Встретив комиссара дивизии Карла Петерсона, Берзин задал ему тот же вопрос, что изо дня в день задавали ему самому стрелки: скоро ли на фронт?

— Что, понюхал пороху и в бой захотелось? — комиссар хитро подмигнул. — Сам, брат, ловлю случай забраться в теплушку. Да все не получается.

— А если всем вместе? Соберем боевых ребят и — в путь-дорогу.

— Дисциплина не позволяет, — комиссар бросил внимательный взгляд на Берзина. — К тому же у тебя есть важное дело. Забыл?

Нет, о поручении Петерса Эдуард Петрович не забывал. Только вряд ли «те» захотят с ним теперь встречаться. Артиллерийский налет на Морозовский особняк был описан во всех газетах. И фамилия Берзина в этих описаниях также упоминалась.

— Напрасно сомневаешься, Эдуард Петрович, — успокаивал его Петерсон. — Если заговорщики всерьез тобой заинтересовались, это их не остановит. Наоборот! Им как раз очень нужно, чтобы ты был настоящим красным героем. Понимаешь? Ведь заполучить какого-нибудь сомневающегося, колеблющегося хлюпика — дело нехитрое. Но что это даст? А вот привлечь на свою сторону командира, который совсем недавно громил врагов революции, — это, скажу я тебе, колоссальный выигрыш. И пропагандистский и тактический. Подумай сам, какую демагогию они смогут развести потом по поводу того, что на их сторону перешел человек, стрелявший прямой наводкой по штабу эсеров… И еще одно: ведь ты, по их мнению, должен перетянуть красных стрелков на ту сторону. Для этого надо, чтобы стрелки тебе верили. Ну а доверие завоевывается в бою. Так-то вот, борода…

Однажды вечером к Берзину пришел стрелок Кар-клинь — молчаливый, всегда хмурый парень лет двадцати. Эдуард Петрович знал, что у Карклиня всю семью убили немцы. Сестренка, два братишки, мать, отец, бабка — все легли в одну могилу неподалеку от родного хутора. Язеп Карклинь стал не по летам яростным. Ожесточился.

На приглашение Берзина присесть Карклинь зло прищурился, скривил тонкогубый рот.

— Спасибо! Я постою. — Он снял фуражку, скомкал ее тонкими нервными пальцами. — Хочу доложить вам, товарищ командир. Сегодня возле казармы слонялся подозрительный тип. Говорил по-латышски. Расспрашивал, что вы за человек.

— Надо было притащить его ко мне, — сердито бросил Берзин.

— Правильно. Мы так и хотели сделать. Да он вырвался… убежал.