За несколько лет до войны в Риге действовали многочисленные общества любителей театрального искусства. Самодеятельные актеры ставили Ибсена, Гауптмана, Горького, Райниса, спорили о новых постановках МХАТа. Двери этих обществ были открыты для всех. В них вошел и Фриц Тилтинь. Вошел и стал завсегдатаем, хотя сам и не участвовал в театральных представлениях, ссылаясь на свой сан. Зато он принимал живейшее участие в обсуждении спектаклей и различных литературно-театральных проблем. Прослыл «левым». И никто из кружковцев не подозревал, что служитель культа, ставший служителем Мельпомены, добросовестно служил и царской охранке, подробно описывая в своих донесениях, что, когда и кем говорилось предосудительного.
На какое-то время война прервала поток этих донесений. Но вскоре, после того как Тилтинь прочно утвердился в должности пастора второй латышской стрелковой бригады, жандармерия вспомнила о своем добровольном помощнике и предложила ему доносить о настроении солдат и господ офицеров. И Тилтинь привычно взялся за прежнее дело.
Революция положила конец этим делам. Понимая, что ничего хорошего от «взбунтовавшейся черни» ему ожидать не следует, он бежал сначала в Ярославль, потом перебрался в Рыбинск, а оттуда — в Москву. Здесь-то и подобрал бывшего пастора бывший полковник Бриедис. Подобрал голодного, напуганного, жалкого и определил письмоводителем в «латышский национальный центр».
И вот поздним майским вечером, когда Тилтинь сидел в отведенной ему «центром» конуре и выжимал из себя призыв к красным стрелкам бороться за «родную Латвию» и уходить из Красной Армии, вошел Бриедис и бесцеремонно прервал эти литературные муки.
— Берзина из четвертого полка знали? — спросил Бриедис.
— Берзина? Хм! Это какого же? Того, что погиб…
— Нет, не того! Живого! Эдуарда Берзина, прапорщика.
— Ах, Эдуарда! Знал, конечно! И даже имел честь встретиться! с ним совсем недавно.
— Вот как! — насторожился Бриедис. — Рассказывайте!
— Да тут и рассказывать, собственно, нечего. Я шел по улице, a он проехал верхом. Я обратил на него внимание только потому, что лошадь под ним была ужасная — какая-то водовозная кляча.
Бриедис испытующе оглядел тощую фигуру Тилтиня и потребовал:
— Завтра с утра вы отправитесь к Новодевичьему монастырю, отыщете казармы, где стоит дивизион Берзина, и…
— Предупреждаю, — каким-то дрожащим фальцетом вставил Тилтинь, — ни в какие переговоры с этим красным дьяволом я вступать не стану.
— Вы поступите так, как прикажем мы! — Бриедис решительно оборвал этот лепет. — Помните, что нам достаточно сообщить на Лубянку о вашей отнюдь не пасторской деятельности в охранке и, — он сделал вид, что прицеливается, — ваше тело будет покоиться в ненавистной русской земле.
Перепуганный Тилтинь готов был провалиться сквозь землю, лишь бы не слышать этого хриплого голоса. Он-то надеялся, что его связь с охранкой была, что называется, тет-а-тет. Оказывается… Не знал пастор Тилтинь, что об этой связи были прекрасно осведомлены командиры полков и даже батальонов, что должность бригадного пастора он получил, в сущности, по ходатайству некоего жандармского полковника.
— Рекомендую особенно не артачиться, — продолжал Бриедис. — Тем более что дело вам поручается пустяковое. Ни в какое сравнение не поставишь его с прежним, — полковник криво усмехнулся.
— Что я… что я должен ему… сказать, — через силу выговорил Тилтинь.
— Наконец-то я слышу речь не юноши, а мужа, — усмешка Бриедиса превратилась в сверкающую улыбку. — А сказать вы ему можете все, что' взбредет в голову. Поговорите о Красотах Новодевичьего монастыря, повздыхайте о бренности мира сего, о великих русских усопших, покоящихся на Новодевичьем кладбище. В общем, придумайте сами.
— И это все? — выдохнул из себя Тилтинь, веря и не веря в легкость задачи.
— Пока все. Сейчас важно, чтобы вы просто встретились с Берзиным. Случайно встретились, понимаете? Дальнейшие указания получите после этой встречи. Жду вас завтра вечером у себя.
И, уже собираясь уходить, в дверях Бриедис добавил:
— Постарайтесь невзначай узнать настроение Берзина. И еще одно: вы просили полковника Гоппера помочь вам эмигрировать?
— Да, в Англию, — подтвердил Тилтинь.
— Перед отъездом полковника в Ярославль я имел с ним специальную беседу по этому поводу. Решили мы так: если вы успешно справитесь с этим поручением, вам будет предоставлена возможность уехать в Англию.
Никакой «специальной» беседы между полковниками не было. Просто они договорились: если Тилтинь выполнит поставленную перед ним задачу — подготовит почву для вербовки Берзина — то честь и хвала пастору, а если не выполнит — одному из сподручных Бриедиса придется убрать Тилтиня.