Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине)

— Отвечу сначала на второй вопрос. — Рейли поднял с пола брошенную Локкартом газету, на первой странице которой было опубликовано правительственное сообщение о ликвидации левоэсеровского мятежа. — Это сообщение вас огорчило, Брюс. Смею вас заверить, что и мне оно не 90

доставило радости. Меня утешает сейчас только то, что в подавлении мятежа самое активное участие принимал…

— Ваш латыш?

— Да, его орудия вели огонь прямой наводкой по особняку левых эсеров.

— Хорошенькое утешение!

— Что поделаешь, Брюс. Такова жизнь! Не помню, какой-то древний полководец сказал, что в каждом поражении скрывается частичка грядущих побед.

— Вот откуда взялось ваше: «Король умер! Да здравствует король!» Под умершим вы подразумевали, очевидно, Попова. А здравствующий…

— Берзин. Эдуард Петрович Берзин. Что касается вашего первого вопроса о стадии вербовки, то позвольте самому Эдуарду Берзину ответить на него.

Рейли был человеком действия. Но он был и актером. И сейчас, выдавая желаемое за действительное, он играл перед Локкартом придуманную, для себя роль — роль всезнающего агента, которому подвластны и сами люди-человеки, и их характеры, и даже само будущее.

10

Темной ноябрьской ночью семнадцатого года на вокзале в Валке появился высокий, сухопарый человек. Несмотря на гражданское пальто, черную с узкой тульей шляпу и серые в крупную клетку брюки, в нем без труда можно было угадать военного. Стараясь остаться незамеченным, человек скромно уселся в полутемном углу зала для пассажиров. Прикрыв ладонью плохо выбритое лицо, он задремал под неумолчный говор вокзального люда.

Вот так прозаически кончилась военная карьера человека, чье имя было широко известно на германском фронте в латышских соединениях, о ком с восторгом писали репортеры, кто олицетворял собой «латышский дух», «латышское мужество» и «латышскую преданность матери Латвии». Точнее сказать, конец этой карьере наступил еще четыре месяца назад, когда стрелки 1-го Даугавгривского стрелкового полка наотрез отказались выполнить приказ своего командира и не вышли на позиции, дабы лечь костьми во имя призрачной идеи «спасения матери Латвии». Идею эту усиленно пропагандировали офицеры, оставившие по ту сторону фронта свои имения, свои фабрики и своих любовниц, или питавшие надежду обзавестись ими после войны. К последним принадлежал командир Даугавгривского полка.

Очевидцы рассказывают, что, когда делегаты стрелков сообщили полковнику решение солдат, их «любимый» командир заплакал. Злые солдатские языки уверяли, что в тот момент плакал не он сам, а звездочки на полковничьих погонах. Власть его с тех пор стала такой же призрачной, как и отстаиваемая им идея «войны до победного-конца». Большевики стали хозяевами положения!

Ну а после 7 ноября полковой командир утратил даже иллюзию власти. Полковник Фридрих Андреевич Бриедис стал просто гражданином Бриедисом.

И вот жалкий Валкский вокзал. Грязь, мешочники, сутолока. Нелепая черная шляпа, пальто с чужого плеча…

Он вздрогнул от чьего-то осторожного прикосновения. Услышал свистящий шепот:

— Вы из Себежа?

— Нет, я из Пскова.

— Будьте осторожны. Вот документы и деньги.

Почувствовал — в правый карман пальто втиснулась-тугая пачка бумаг.

— Спасибо!

— Счастливого пути!

Полковник Бриедис — краса и гордость «латышского воинства», кавалер Георгиевских крестов, опора «истинных латышей» — стал человеком без прошлого и настоящего.

Той же ночью бывший командир Даугавгривского полка бежал от своих солдат на Даугавпилсском поезде.

Некоторое время таинственные глубины явочных квартир, дешевых номеров провинциальных гостиниц и любвеобильные объятия проституток скрывали бывшего латышского полковника. Он отдохнул душой и телом и решил, что настала пора браться за дело. А то ведь — не дай бог! — кто-нибудь опередит его и тогда — поминай как звали и карьеру, и…

Зимой 1918 года полковник Фридрих Бриедис появился в Москве.

Почти одновременно с ним в Москве оказался другой полковник — Карл Гоппер.

Он всегда считал себя немного фаталистом. Однако вера в судьбу, а точнее сказать — в свою счастливую звезду— не мешала ему самому энергично пробиваться по служебной лестнице, пробиваться, расталкивая локтями и плечами своих незадачливых коллег. И поэтому, когда Карл Гоппер стал командиром первой латышской бригады, сослуживцы ничуть не удивились — он прямиком шел к намеченной цели. И ничего, что во имя этой цели Карл Гоппер положил под Ригой не одну сотню латышских стрелков, бросив их в атаку на немецкие окопы без предварительной артиллерийской подготовки. Ведь цель, как давно известно, оправдывает средства. Тем более такая заманчивая, как генеральский чин.