Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине)

— Вы арестованы и будете находиться под стражей до особого распоряжения нашего командования, — заявил Прошьян.

— Предатель! — с ненавистью произнес Дзержинский. — Ты действуешь по указанию английских и французских банкиров!

…Дивизион Берзина шел по набережной Москвы-реки к Солянке.

Стлался над рекой туман. Стайка чаек, невесть откуда залетевшая сюда в этот, предрассветный час, напомнила Эдуарду Петровичу «иные берега, иные волны». Но он быстро стряхнул с себя воспоминания.

Настала пора действовать!

Вместе с Заулом и еще двумя стрелками он взобрался на крышу высоченного дома. Отсюда довольно хорошо были видны прилегающие кварталы, а дали, безбрежные дали, тонули в тумане.

Эдуард Петрович всей грудью вдыхал свежий, с легким привкусом дыма — где-то еще продолжались пожары — воздух. И какое-то неизъяснимое чувство легкости, свободы и еще чего-то возвышенного охватило его в эти минуты. Будто в детстве, захотелось ему взвиться ввысь…

— Ишь, черти! Варвару-великомученицу оседлали, — сказал Заул не то с восхищением, не то с осуждением. — Пулемет на самой колокольне. Видите?

Берзин молча кивнул. Он уже давно, приметил пулеметное гнездо на церковной колокольне ц прикидывал, как лучше сбить оттуда мятежников.

— Прямой наводкой их! — предложил Заул.

— Церквуху жаль. Попробую-ка шугануть их отсюда…

Он не договорил. Короткая пулеметная очередь прошила железную крышу у их ног. Пришлось укрыться за трубами.

— Дайте винтовку, — потребовал Берзин у стрелка.

— Не взять их отсюда, — засомневался тот.

— Попробуем!

Старательно прицелившись, Берзин выстрелил. Пуля впилась в кирпичный барьер перед пулеметчиком. И сразу же — ответная очередь. Как только пулемет замолк, Берзин еще и еще раз выстрелил. Видно было, как тело пулеметчика сползло в сторону.

— Раз, два — и нет котенка! — воскликнул Заул, поднимаясь из-за трубы. — Ловко вы его, товарищ командир.

— Трем стрелкам пробраться на колокольню и забрать пулемет. Установить его вон там, — он показал рукой на яузский мост. — На случай обхода.

Еще раз прикинув, где лучше расставить орудия, Берзин спустился вниз.

Одно орудие установили на углу Варваровки и Солянки, другое — на самой Солянке. Позже это орудие перекатили в малый Ивановский переулок.

Заул, успевший снять пулемет с колокольни и установить его на перекрестке Солянки и Подколокольного переулка, приволок кошелку с бутылками, баранками, салом и какими-то старушечьими чепцами — кружевными, на шелковой подкладке.

— Откуда это? — брезгливо поморщился Берзин.

— Рядом с пулеметчиком нашел. Запасливый мужик. Может, угостимся, а?

— Продуктами поделись с товарищами, а это, — Эдуард Петрович пнул ногой тряпки, — выбрось!

— Разрешите, товарищ командир, и тряпки припрятать, — попросил Заул. — Ребята затевают спектакль ставить, так и эти чепчики могут пригодиться.

Берзин безразлично махнул рукой — делай как знаешь.

Внезапно над их головой распахнулось окно и из него высунулась длинная щетинистая физиономия.

— Мародеры! Красные жандармы! — раздался скрипучий голос.

Заул сделал вид, будто снимает с плеча карабин. Физиономия тут же крылась. Окно захлопнулось.

— Ну и герой! — Заул презрительно сплюнул. — Кукарекнул и с насеста.

Берзин подошел к орудию в тот момент, когда артиллеристы следили за тем, как со стороны Трехсвятительского переулка приближался длинный, нескладный матрос, обвешанный ручными гранатами и опоясанный пулеметными лентами.

— Парламентер! — воскликнул наводчик и удивленно добавил — А флаг-то, флаг-то какой!

Парламентерский флаг действительно имел необычный вид. К длинной палке была привязана белая тряпица, отороченная тонкими кружевами.

— Не иначе как бабья сорочка в ход пошла, — высказал предположение один из стрелков.

— Факт, — авторитетно подтвердил Зунт. — Моя жинка таких барских сорочек перестирала без счету.

Шагов за десять парламентер остановился и стал размахивать «флагом».

— Слушайте меня, латыши! От имени командующего московским гарнизоном Попова предлагаю сложить оружие и сдаться…

В ответ раздался дружный свист и улюлюканье. Эдуард Петрович видел, что парламентер продолжает говорить, но слова его тонули в поднявшемся шуме. Выждав минуту-другую и дав стрелкам возможность излить негодование, он поднял руку:

— Тише, товарищи! Разве так встречают посла главнокомандующего? Человек добра вам желает, а вы кричите…

— И то верно, — в тон командиру подхватил Заул. — Может, нам того… Стать под его белокружевное знамя?

Дружный хохот снова пронесся среди батарейцев. Каких только соленых солдатских словечек не бросали в лицо парламентеру! А он стоял посреди мостовой и вытирал лиловым платком багровое лицо. (Этими запомнившимися почему-то красками — лиловой и багровой — Эдуард Петрович впоследствии набросает яркий акварельный эскиз фигуры парламентера.)

— Большевистская власть обречена! — с пафосом воскликнул матрос, когда крики поутихли. — Одни вы продолжаете их защищать. Братья! Латыши! Переходите на нашу сторону!