Читаем Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине) полностью

— Летают, дери их корень! Латыши патронов на них извели — не счесть. А кричу я на эту детину, — комендант ткнул пальцем в Берзина, — оттого, что дивизион у него ни тпру ни ну, а командир только молчит и, знай себе, ухмыляется в бороду.

— Не понимаю тебя, расскажи толком.

— Мне нечего рассказывать. Ты, Яков Христофорович, от имени Чека спроси у него: почему дивизион не приведен в полную боевую готовность?

Петерс живо обернулся к Берзину.

— В самом деле, почему?

Берзин взглянул сначала на Петерса, потом на Малькова, подошел к окну и указал на видневшуюся вдали царь-пушку:

— Как по-вашему, что получится, если из этой пушечки пальнуть горохом?

— Ты нам загадок не загадывай, — начал было снова кипятиться Мальков, но, увидав предостерегающий жест Петерса, замолк.

— Только у нас получается наоборот, — продолжал Берзин. — Дивизион у нас легкий, гаубичный. А снаряды прислали тяжелые…

— Не по калибру? — Мальков стал что-то писать на листке бумаги. — Что ж ты молчал? Пошел бы к Вациетису, так, мол, и так — давай снаряды.

— Был я у командира дивизии. Рапорт подал.

— Ну?

— Прислали снаряды.

— Вот видишь! — обрадовался Мальков.

— Прислали, да не те.

— Велики?

— Нет. Малы!..

Все трое рассмеялись. Громче всех — Мальков. И Берзин почувствовал, что не ошибся в этом простом, по-русски открытом и добром в сущности, несмотря на грозный вид, человеке.

— Вот, возьми, — Мальков протянул ему листок бумаги. — Пойдешь в арсенал и получишь снаряды.

— А лошади? Где взять лошадей?

— У тебя, Эдуард, растет аппетит, — Петерс усмехнулся. — Получил снаряды, подавай лошадей…

— А как иначе? Две недели обивал пороги комиссий и подкомиссий, комитетов и подкомитетов — черт их совсем задери.

— Дали? — Мальков хитро прищурился.

— Как же — дали! Кляч каких-то дохлых. Они сквозь нашу сбрую со всеми четырьмя ногами пролезают.

— Ишь ты? — удивился Мальков. — Не подошли, выходит, хомуты?

— Именно! Запряжем, тронем с места…

— Подожди, подожди, Эдуард. — Петерс подмигнул Малькову. — Снаряды, выходит, велики, а лошади — малы?

— О том и толкую.

— Масть неподходящая, — съязвил Мальков.

— Да не масть, а… — Берзин махнул рукой. — В общем нам нужны настоящие артиллерийские лошади, а не извозчичьи клячи.

— Где мы их тебе возьмем, битюгов-то? Съели их! Понимаешь? На колбасу пустили! Бери, каких дают! — Мальков встал, подал Берзину руку. — Бывай здоров!

Яркое весеннее солнце пылало жаром на куполах Кремля. Голубизной светились лужи, и в их призрачных глубинах отражались пуховые облака.

Еще в первый свой приход в Кремль Эдуард Петрович поразился царящему здесь запустению. Знакомые по репродукциям Успенский собор, Грановитая палата, Иван Великий и другие архитектурные шедевры выглядели бедными, обшарпанными. Во дворе арсенала громоздились кучи битого кирпича и мусора. В октябрьских боях сгорел верхний ряд казарм, тянувшихся от Троицких ворот до здания Судебных Установлений, где теперь размещался Совнарком. С тех пор окна зияли слепыми провалами.

Но главное — люди. По Кремлю бродили какие-то мрачные фигуры, казавшиеся Берзину загадочными и непонятными. Похожие на монахов только внешним обликом, они ощупывали взглядами каждого человека, просили милостыню и гнусавили себе под нос не то молитвы, не то ругательства.

Выйдя от Малькова, Берзин спросил Петерса, что за странные личности бродят по Кремлю.

— Именно — личности! — Петерс усмехнулся. — Помнишь в «Борисе Годунове» юродивого, у которого мальчишки отняли копеечку? Я как увидел их — сразу вспомнил. Эти вот, — Петерс кивнул на группу людей, отбивавших поклоны у Чудова монастыря, — похлеще того юродивого.

— Они что, живут здесь?

— Забили все щели! Как тараканы… — Он помолчал. — Ох и дряхлый же нам мир достался! Юродивый! И уродливый! Ну да Павел Дмитриевич с товарищами наведут здесь порядок.

Когда проходили мимо бревен, наваленных как попало у Боровицких ворот, Яков Христофорович спросил:

— Ты очень торопишься?

— В арсенал надо, за снарядами…

— Может, посидим, покурим? — И, не дожидаясь ответа, сел на бревно, достал кисет с махоркой, протянул Берзину. — Сворачивай!.. Аркадия видел?

Берзин молча кивнул.

— Значит, все в порядке. Главное — не подавай виду, что ты подозреваешь в них врагов.

Некоторое время сидели молча. Потом негромко, будто разговаривая сам с собой, Яков Христофорович стал рассказывать, как тяжело приходится сейчас молодой республике.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии