Повесть о любви и тьме

У Герца и Сарры Мусман, живших в начале девятнадцатого века в маленькой деревне Тропе, или Трипе, что под Ровно на Украине, был сын по имени Эфраим. С раннего детства любил он играть, катая какое-нибудь колесо, и проводить время у проточной воды. А когда Эфраиму Мусману исполнилось тринадцать лет, через двадцать дней после того, как отпраздновали его бар-мицву, вновь созвали гостей и вновь выставили угощение: на сей раз Эфраима женили – на двенадцатилетней девочке, которую звали Хая-Доба. В то время принято было устраивать такие браки между совсем юными женихом и невестой – браки, которые до поры до времени оставались только на бумаге; таким способом мальчиков спасали от угрозы попасть в царскую армию и исчезнуть навеки.

Моя тетя Хая Шапиро (названная так по имени своей бабушки, той самой двенадцатилетней невесты) много лет назад рассказала мне о том, что случилось на той свадьбе. После обряда бракосочетания, когда над молодыми был распростерт свадебный балдахин – хупа, после традиционной трапезы, устроенной под вечер во дворе раввина деревни Тропе, родители малолетней невесты собирались забрать ее с собой домой и уложить спать. Время было позднее, а девочка устала от суматохи венчания и была слегка ошеломлена; ей дали выпить несколько глотков вина, она положила голову на колени матери и задремала. Вспотевший жених сновал между гостями, играл в прятки и догонялки с друзьями, его соучениками. Гости начали потихоньку расходиться. Породнившиеся семейства тоже распрощались, и родители жениха предложили своему сыну сесть в бричку и отправиться домой.

Но у малолетнего жениха были совсем иные планы. Мальчик Эфраим встал посреди двора, напыжился вдруг, словно “петя-петушок, золотой гребешок”, топнул ногой, заупрямился и самым настойчивым образом потребовал свою супругу, и не через три года, не через три месяца, а прямо сейчас. Сию минуту. Сей же вечер.

Когда же все гости принялись хохотать, обиженный и разгневанный жених повернулся к гостям спиной, направился к дому раввина и постучался в дверь. Встав на пороге, лицом к лицу с улыбающимся раввином, он начал цитировать стихи из Священного Писания, привел соответствующие положения из еврейского закона, из высказываний мудрецов. Стало ясно, что подросток хорошо вооружен, что свое домашнее задание он выучил на отлично. Он потребовал, чтобы раввин сию же минуту рассудил его со всем миром и вынес свой приговор. Что написано в Торе? Жена она ему или не жена? Освятил ли раввин их брак или не освятил? Итак, одно из двух: либо он тут же получит свою невесту, либо пусть ему немедленно возвратят брачный контракт – ктубу.

Раввин забормотал, кашлянул, в растерянности разгладил усы, слегка взъерошил волосы, подергал себя за пейсы, а возможно, даже прикусил кончик своей бороды, однако в конце концов вздохнул и постановил, что делать нечего: парень действительно не только умен, проницателен и знает законы, но и абсолютно прав – юная жена должна последовать за ним, и нет у нее иного пути, как во всем слушаться своего мужа.

Разбудили, стало быть, малолетнюю невесту ровно в полночь, когда завершился спор юноши с раввином, и повезли молодых в дом родителей жениха. Всю дорогу плакала невеста от страха. Мать обнимала ее и плакала вместе с ней. И жених, со своей стороны, тоже плакал всю дорогу горькими слезами, перебирая в памяти насмешки и презрительные улыбки гостей. Что же до матери жениха и других членов его семейства, то и они плакали всю дорогу – от стыда.

Почти полтора часа двигалась эта невообразимая ночная процессия – то ли похороны, сопровождаемые причитаниями и слезами, то ли шумное шутовское пиршество: кое-кого из званых гостей, сопровождавших жениха и невесту, весьма забавляла скандальная ситуация, и они громко шутили над тем, как наш петушок потопчет свою курочку и как втянется ниточка в игольное ушко… Гости веселили свое сердце водкой и всю дорогу орали и сквернословили.

Тем временем мужество маленького жениха растаяло – не исключено, что он даже пожалел о своей победе. И так их обоих, насмерть перепуганных, горько рыдающих, не выспавшихся, повели, как овечек на заклание, в импровизированный брачный чертог. Чуть ли не силой уже на заре втолкнули в спальню двух детей – потрясенную невесту Хаю-Добу и перепуганного жениха Эфраима, чтобы взошли они на ложе свое.

А дверь – так рассказывали – заперли за ними снаружи. После чего сопровождающие удалились на цыпочках и в надежде, что все утрясется, просидели остаток ночи в соседней комнате, пили чай стакан за стаканом, грызли остатки свадебного угощения и пытались утешить друг друга.

А утром, кто знает, возможно, ринулись обе матери в спальню, вооруженные полотенцами и мисками для умывания; в тревоге жаждали они узнать, уцелели ли дети в этой борьбе и что они натворили друг с другом.

* * *