Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 2

Нежные черты Уцусэми с годами словно стали еще нежнее, никогда она не казалась Гэндзи такой привлекательной. К тому же она была монахиней, и оставить ее было не так-то просто… Понимая, что шутливый тон в подобных обстоятельствах неуместен, Гэндзи степенно и учтиво беседовал с женщиной, а иногда, поглядывая в сторону покоев дочери принца Хитати, думал, вздыхая: «Как жаль, что с той даже так говорить невозможно…»

Немало было и других женщин, которым он покровительствовал. Гэндзи навестил всех.

– Бывает, что я не появляюсь у вас по нескольку дней кряду, – ласково говорил он, – но я всегда помню о вас. Ведь страшна лишь последняя разлука на этом, увы, небеспредельном пути… Да, продлится ли жизнь, даже того не знаем… (208, 209).

Каждая из этих женщин была по-своему дорога его сердцу.

Люди, достигшие высокого положения, очень часто не знают меры в высокомерии и чванливости, но Великий министр был неизменно ровен и приветлив со всеми, кто его окружал, независимо от их рангов и званий. Так, многие жили, уповая единственно на его доброту.

В том году решено было провести Песенное шествие. Предполагалось, что, выйдя из Дворца, процессия направится ко дворцу Красной птицы, а оттуда к дому Великого министра. Путь неблизкий, и на Шестой линии певцы появились уже перед самым рассветом.

В безоблачном небе сияла луна, и невозможно было оторвать глаз от присыпанного легким снежком сада. В те времена среди придворных было немало замечательных музыкантов, а поскольку на сей раз их воодушевляло еще и присутствие Великого министра, флейты звучали особенно сладостно.

Гэндзи заранее разослал приглашения дамам, и они поспешили занять приготовленные для них помещения в левом и правом флигелях и на обеих галереях. Девушка из Западного флигеля, перейдя в Южные покои, встретилась с маленькой госпожой. Госпожа Мурасаки, отгородившись занавесом, тоже участвовала в их беседе.

Пока певцы обходили покои Великой государыни из дворца Красной птицы, ночь склонилась к рассвету, и предполагалось, что в доме на Шестой линии у них будет «остановка», во время которой они получат легкое угощение. Великий министр изволил распорядиться, чтобы участников процессии приняли со всевозможными почестями и выставили для них роскошные яства, вовсе не предусмотренные правилами.

Близился рассвет, и в холодном сиянии луны мерцал падающий снег. Налетал ветер, возникая где-то высоко, в кронах сосен.

Мягкие, зеленые с белым одеяния певцов вряд ли могли оживить унылое однообразие пейзажа. Не отличались яркостью и искусственные цветы, украшавшие головные уборы, но в доме на Шестой линии они, так же как, впрочем, и все остальное, казались необыкновенно изящными, и, любуясь ими, люди чувствовали, как вливаются в них новые жизненные силы. Среди гостей было немало красивых юношей, но самыми красивыми были господин Тюдзё и сыновья министра Двора.

Небо светлело, падал легкий снежок, в холодном воздухе звенели стройные голоса певцов, поющих «Бамбуковую реку»[117]. Движения танцоров поражали изяществом. Как жаль, что кисть не может запечатлеть все это на бумаге!

Из-за ширм и занавесей видны были рукава дам, не пожалевших сил, дабы затмить своих соперниц. Радуя взоры многообразием оттенков, рукава эти напоминали о «весенней парче» (210), просвечивающей сквозь легкую рассветную дымку. На редкость отрадное зрелище! И если б непривычные одеяния певцов, громкие приветственные крики и диковинные обычаи, соблюдавшиеся с нарочитой строгостью, не умаляли достоинства поистине прекрасных мелодий… Так или иначе, участники шествия получили обычное вознаграждение, с которым и удалились.

На рассвете дамы разошлись по своим покоям. Господин министр лег почивать и поднялся, когда солнце стояло совсем высоко.

– А ведь голос у нашего Тюдзё почти так же хорош, как у Бэн-но сёсё. Право, никогда еще в мире не рождалось столько талантов. Может быть, в старину люди и были ученее, но если говорить о чувствительности… Решив воспитывать Тюдзё таким образом, чтобы он был прежде всего пригоден для государственной службы, я старался уберечь его от легкомысленных утех, которые занимали столь значительное место в моей собственной юности, однако в сердце каждого человека живет, наверное, подспудная тяга к прекрасному. Невозмутимая суровость, даже если она является чисто внешней, производит скорее неприятное впечатление, – говорил Гэндзи, явно довольный сыном.

Тихонько пропев «Тысячу весен»[9], он добавил:

– Раз уж собрались здесь все дамы, неплохо было бы послушать музыку. – Не устроить ли нам благодарственное пиршество?

Он распорядился, чтобы принесли хранящиеся в прекрасных чехлах кото и бива, и, стряхнув с них пыль, подтянул ослабевшие струны. Разумеется, дамы без промедления принялись совершенствовать свое мастерство, усердно готовясь к предстоящему празднеству.

Бабочки

Основные персонажи

Великий министр (Гэндзи), 36 лет