«Повесть о Гэндзи» («Гэндзи-моногатари»), величайший памятник японской и мировой литературы, создана на рубеже Х-Х1 вв., в эпоху становления и бурного расцвета японской культуры. Автор ее – придворная дама, известная под именем Мурасаки Сикибу. В переводе на русский язык памятник издается впервые – в пяти книгах. В первые четыре книги входят 54 главы «Повести». В пятой, справочной книге – «Приложение» – помимо обширной исследовательской статьи и свода цитируемых в «Повести» пятистиший из старых поэтических антологий помещены схемы, таблицы, рисунки, которые помогут читателям ориентироваться в сложном мире этого произведения.
Древневосточная литература18+Мурасаки Сикибу
Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 4.
В тексте «Повести о Гэндзи» персонажи обозначаются, как правило, не настоящими своими именами, а званиями (женщины – званиями ближайших родственников мужского пола), которые, естественно, меняются по мере продвижения их носителей по службе. Сохраняя эту особенность оригинального текста, мы даем в скобках то прозвище, которое закреплено за данным персонажем традицией.
В тексте «Повести» звездочками отмечены постраничные примечания [после сканирования и распознавания звездочки были заменены на сквозные порядковые номера примечаний. –
Ооикими, 26 лет, – старшая дочь Восьмого принца
Нака-но кими, 24 года, – младшая дочь Восьмого принца
Тюнагон (Каору), 24 года, – сын Третьей принцессы и Касиваги (официально Гэндзи)
Принц Хёбукё (Ниоу), 25 лет, – сын имп. Киндзё и имп-цы Акаси, внук Гэндзи
Государь (Киндзё) – сын имп. Судзаку
Государыня (Акаси) – дочь Гэндзи и госпожи Акаси
Левый министр (Югири) – сын Гэндзи
Первая принцесса – дочь имп. Киндзё и имп-цы Акаси, внучка Гэндзи
Скоро настала осень, и сестры начали готовиться к поминальным службам. В этом году даже дующий с реки холодный ветер, к стонам которого за долгие годы привык их слух, казался им особенно унылым.
Поскольку Тюнагон и Адзари взяли на себя основные приготовления, девушкам осталось позаботиться о монашеских платьях, украшениях для сутр и прочих мелочах. Трогательно-беспомощные, они во всем следовали советам окружающих, и если бы не помощь со стороны…
Тюнагон лично навестил дочерей ушедшего, когда пришла пора снимать одеяния скорби. Почти одновременно с ним приехал Адзари. Девушки как раз плели шнуры для мешочков со священными благовониями.
– Так и «влачим до сих пор…» (409)[1], – сетовали они.
Сквозь щели ширмы виднелись стоявшие у самого занавеса подставки с намотанными нитями, и Тюнагон сразу же догадался.
– «И слезы свои на них…» (306), – произнес он.
Трудно было не оценить этого напоминания о том, что и госпожа Исэ испытывала когда-то подобные чувства[2], однако девушки постеснялись ответить, рассудив, что показывать свою осведомленность не совсем прилично. Они лишь вздыхали, вспоминая слова Цураюки: «Не крученая нить…» (410). А ведь ему предстояла не столь уж и долгая разлука!
Как все же точно передают человеческие чувства эти старые всем известные песни!
Составляя молебные записки, Тюнагон перечислил все сутры и статуи будд, которые должны быть пожертвованы, а раз уж тушечница оказалась под рукой, написал еще и песню:
«Ну вот, опять…» – смутилась Ооикими, но все-таки ответила:
– Но «коль останемся порознь…» (335) – попенял он ей.
Видя, что Ооикими старается уйти от прямого ответа, и что разговор этот явно неприятен ей, Тюнагон не решился настаивать и заговорил о принце Хёбукё.
– Я не раз имел возможность наблюдать за принцем, – сказал он между прочим, – и хорошо знаю, как тверд он в своих намерениях. Даже если сердце его не затронуто, он ни за что не отступится, коль скоро сделан первый шаг. Но у вас нет оснований для беспокойства, так стоит ли лишать его всякой надежды? Вы ведь далеко не дитя, и подобная непреклонность… Не стану упрекать вас за то, что вы пренебрегаете и моей искренней преданностью. В любом случае прошу отныне не оставлять меня в неведении…