Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

— При первом же удобном случае сообщу об этом наследнику престола. Пожалуйста, выберите благоприятный день. Теперь я хотела бы просить вас о другом, — переменила она разговор. — Когда вы покажете мне свою дочь, которую от всех скрываете? Мне бы хотелось поскорее увидеть её.

— Ах, она уродилась такой некрасивой, и как Карамори <…>[148] — сказал Накатала и распрощался с Фудзицубо.

* * *

Наступил вечер. Следующий день по календарю был благоприятным. Открыв присланные Судзуси китайские сундучки, Фудзицубо рассматривала их содержимое. К сундучкам было приложено множество серебряных ключей, разнообразно раскрашенных, и к одному из них было привязано написанное рукой Судзуси стихотворение:

«Думал, что для тебя

Дом этот строю.

На ключ поглядев,

Вообрази,

Как днём и ночью страдал я».

Увидев стихотворение, жена Судзуси подумала: «Ах, как нехорошо!» — спрятала этот ключ от сестры и сказала:

— Сегодня я хочу показать тебе все помещения.

Жена Масаёри и наложница Дзидзюдэн решили в тот день с Фудзицубо не расставаться. Перед дамами поставили десять китайских сундуков, необычайно красивых и дивно благоухающих. В них оказалось множество драгоценных вещей, гладкий и узорчатый шёлк, разнообразные предметы, завёрнутые в ткани. В помещениях стояли шкафчики из аквилярии высотой в три сяку и шкафчики из светлой аквилярии высотой в четыре сяку. Там было много утвари для мужчин и для женщин, необычайно изящной, — все необходимые вещи. В четырёх шкафчиках высотой в шесть сяку, инкрустированных позолоченной медью, и на серебряных столиках стояла всевозможная серебряная утварь. Везде было очень много разной мебели. В западной части большого дома, предоставленного Фудзицубо, располагалось главное помещение длиной в семь кэн, крытое корой кипарисовика; справа и слева к нему примыкали галереи. Буфетная занимала западное помещение. Среди посуды было двадцать серебряных чаш для вина разных размеров, в серебряных ящиках стояли котелки для приготовления пищи на пару; вся посуда была изготовлена с большим вкусом. К северу от буфетной располагались склады, наполненные всеми необходимыми продуктами. Перед ними тянулось помещение длиной в одиннадцать кэн, крытое корой кипарисовика. В этой кладовой хранился рис и другие припасы.

— Нежданно-негаданно получила я такие сокровища, — изумилась Фудзицубо. — <…>

— <…> Этот дом на Третьем проспекте был выстроен в то время, когда Судзуси ещё не жил в столице, — ответила ей Имамия. — И вся утварь осталась с того времени. <…>

— Но скажи мне, почему ты никому не показываешь своего сына? — спросила Фудзицубо.

— Муж хотел девочку и сына невзлюбил. Мне так больно на это смотреть! — призналась Имамия. — Он говорит: «Если бы у нас была девочка, я бы в будущем отдал её наследнику престола».

— Не грусти, ведь ты можешь потом родить и девочку, — пыталась утешить её Фудзицубо.

* * *

Наступила ночь. На рассвете Судзуси собирался переезжать в другой дом. Было приготовлено двадцать экипажей, передовые надели роскошные одежды. Судзуси переехал с большой пышностью. Новая усадьба располагалась на восток от реки Хорикава и на север от Третьего проспекта, она занимала площадь в два те. В саду перед домом бил фонтан, всё блистало, утвари было заготовлено с гору.

* * *

Прошло три дня. Высочайшая наложница Дзидзюдэн и жена Масаёри перед тем, как возвратиться в свои покои, сказали Фудзицубо:

— Одной тебе здесь будет скучно. Заглядывай к нам. Поговорим обо всём, что произошло за год.

— Обязательно приду, — пообещала та.

Обе дамы покинули её покои. Фудзицубо же решила написать письмо советнику Санэтада.

* * *

Первого министра похоронили двадцать седьмого дня второго месяца. Все домочадцы собрались в его доме, сыновья сидели на земле,[149] госпожа Сёёдэн проводила дни в отдельном помещении.

Фудзицубо перешла в покои своего отца. Туда, в западный флигель приходило много народу. Фудзицубо написала на двойном листе тёмно-серого цвета, приличествующем трауру:

«За эти годы от Вас не было ни одного письма, и я начала уже беспокоиться. Почему Вы иногда мне не пишете? Мне говорят: „Среди всех своих несчастий он Вас всё-таки не забывает", и мне доставляет удовольствие думать о Вашем сердце, которое столь долгое время не изменяется и до сего дня другой женщиной не увлеклось.

Я глубоко сочувствую Вам в Вашем горе.

Очень мне жаль, что Вы таким решительным образом пренебрегаете службой.

Сердце твоё — как чистый поток,

Что в чаще лесной

Безмятежно струится.

Так почему же на нём

Волны глициний встают?[150]

Всё наводит на старые мысли, что мир непостоянен».

Привязав письмо к ветке цветущей глицинии, она позвала Корэкосо, брата дамы Хёэ, который в то время служил архивариусом у наследника престола, и сказала ему: