Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

— Чтобы ты не тревожилась, я ночами буду приходить и утешать тебя в том, что ты не можешь её видеть, — пообещал Накатада.

— С тобой я могу не встречаться сколько угодно, но за неё я буду тревожиться, — очень серьёзно сказала принцесса.

— Твои слова могут стать дурным предзнаменованием. Если ты так будешь говорить, то не год, а два или три я останусь с Инумия в старой усадьбе. Такие вещи и в шутку нельзя произносить, — рассердился он.

— Это твои речи принесут несчастье! — возразила принцесса. — Разве музыканты должны обучаться своему искусству где-то далеко, никого не видя? Ты настаиваешь, чтобы она училась в затворничестве. «Только один год!» Но это совершенно ужасно! Она так мала, и ни с того ни с сего разлучиться с ней, неизвестно, на сколько времени… Как я подумаю об этом, у меня внутри всё холодеет. Когда кто-нибудь приходит ко мне и я должна покинуть Инумия на время этого визита, она сразу становится грустной и никак не хочет отпускать меня, — говорила принцесса с мукой.

— Это всё так. Но если хотят чему-то научиться по-настоящему, так, чтобы учение проникло в сердце, надо преодолеть обычные чувства. Не беспокойся оттого, что она ещё мала. Разве я не подумал уже обо всём? Но я больше ничего не скажу. Мне казалось, что ты сама этого хочешь. Коли нет, я не буду учить её.

Первая принцесса действительно жаждала, чтобы Инумия выучилась играть на кото.

— Что ж, придётся терпеть, — сказала она. — Но всё-таки, может быть, я смогу тайно видеться с Инумия. Ты не хочешь, чтобы я слышала, как вы играете. Но разве твоя мать не говорила мне, что как-нибудь в спокойной обстановке она поиграет для меня? И если не во время обучения, то когда же ещё?

— Зачем сейчас говорить об этом? Если пронюхают, что к концу обучения ты тайно являешься, чтобы послушать музыку, меня начнут осаждать просьбами разрешить и другим. Я же хочу, чтобы нас никто не тревожил, и буду говорить, что и ты не будешь приближаться к усадьбе.

Принцесса вынуждена была согласиться с его словами. «Скоро я не буду её видеть», — печалилась принцесса и целыми днями с утра до вечера играла с Инумия в куклы.

— Когда ты переедешь отсюда, будешь ли ты тосковать обо мне? — спрашивала она дочь.

— Я хочу играть на кото и поэтому буду терпеть. Но ты сама приходи ко мне потихоньку. А куклам можно будет слушать кото?

Этот вопрос показался матери очаровательным, и она ответила:

— Почему же нет? Возьми их с собой. Куклы тоже хотят слышать, как играет твой отец. Но на время тебе придётся оставить игру в куклы. Занятия музыкой должны заполнить всё твоё сердце. Я хочу, чтобы ты научилась прекрасно играть на кото.

Но думая про себя, что долгое время она не увидит дочь и будет сильно тосковать, принцесса посмотрела в лицо Инумия. Слёзы начали душить её, и она не могла продолжать говорить. Чтобы не разрыдаться, принцесса заговорила о посторонних вещах.

* * *

Накатада распорядился, чтобы для матери и Инумия, как и для их сопровождающих, сшили особую одежду. Он приготовил всё необходимое для переезда. Правителю провинции Овари Накатада велел доставить в дом своей матери сто штук шёлка, узорчатый шёлк, травы для окраски тканей. Для Инумия всё было готово, ей запасли столько же узорчатого шёлка, сколько для её бабки.

Когда наступил день переезда, Первая принцесса отправилась вместе с ними в старую усадьбу, но через три дня она должна была вернуться домой. В свите матери было тридцать взрослых прислужниц и четыре юных служанки, у Инумия столько же. Только госпожа Дзидзюдэн выезжала обычно с более многочисленной свитой. В поезде находились также провожающие Первой принцессы, которые должны были с нею возвратиться. Все прислуживающие дамы были очень красивы. Свита матери Накатада состояла из дам, по возрасту старше остальных, с более утончёнными манерами, они были очень любезны и всем своим поведением могли бы вызвать у других зависть. Свита Первой принцессы состояла из дам, которых пригласили на службу, когда она выходила замуж. Этих дам выбрала для дочери госпожа Дзидзюдэн, она постаралась найти прислужниц с превосходным характером и безупречными манерами — они были несравненны.