Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 2

«Вот если бы отец видел сейчас, как он играет на этой огромной лютне!» — подумал Накатада. Он кашлянул, чтобы известить о своём приходе. Госпожа испуганно придвинула переносную занавеску и спряталась за ней. Сыну она велела вынести для гостя подушки. Накатада поблагодарил и обнял мальчика.

— Возьми-ка свою лютню. Я только что пришёл и совсем не слышал, как ты играешь. Не стесняйся меня. Скоро ты будешь жить вместе со мной, завтра я заберу вас отсюда, — сказал Накатада.

Госпожа была очень смущена. «Ах, какой стыд! Он увидел меня, этот блистательный генерал», — думала она.

— Я слышала ваши слова и хочу сказать вам вот что… — произнесла госпожа. Накатада приблизился к перегородке, и она продолжала: — Сейчас уже никто не вспоминает обо мне — жива ли, мол, она или нет? Но вам кто-то обо мне рассказал, и вы решили перевезти нас в столицу — я вам за это бесконечно признательна. Канэмаса же обо мне совсем не вспоминает и за всё это время ни разу не навестил меня. Когда мой престарелый отец почувствовал, что ему совсем мало осталось жить, он очень беспокоился о моём будущем, но после его кончины обо мне никто не заботится.

— Вы правы, и мне нечего возразить вам, — ответил Накатада. — Но отец мой в течение долгого времени действительно тревожился о вас. Моя мать живёт совершенно одна и очень скучает, из всех жён отца она к вам чувствует особое расположение. Подружитесь с ней. Мать моя придерживается старых порядков, у неё спокойный характер, и было бы прекрасно, если бы вы отнеслись к ней, как к сестре.

— Ваши слова меня чрезвычайно радуют, но боюсь, что рядом с ней я буду казаться совсем недостойной внимания женщиной. И сын мой, которого я воспитываю с такой заботой ‹…›. Передайте, пожалуйста, вашему отцу, что я прошу его позаботиться о сыне.

Госпожа показалась Накатада столь же прекрасной, как Фудзицубо, и при всей его серьёзности, сердце у него взволновалось, и он был готов произнести неподобающие слова, но подавил свой порыв.

— Это невозможно, — ответил он. — Вы сможете иногда наведываться сюда, но сейчас вы должны переехать к отцу.

— Я вернусь в столицу через некоторое время.

— Нет, так не годится. И отец мой на это не согласится, — сказал напоследок Накатада.

Вечером прибыли сундуки с платьем от Накатада: нижнее платье из узорчатого китайского шёлка розового цвета на зелёной подкладке, синее нижнее платье, пурпурная накидка с прорезами и трёхслойные штаны; для мальчика были приготовлены: тёмное однослойное нижнее платье, светло-коричневое платье из узорчатого шёлка на тёмно-красной подкладке, белое верхнее платье на розовой подкладке, белые шаровары на алой подкладке. К поясу женских штанов был прикреплён лист бумаги со стихотворением:

«В провожатые взяв

Бога, что тайно

Узами вяжет людей,

В печали себя вопрошаю,

Как поступить мне…»

Кроме этого, письма не было. Посыльный, молодой прислужник маленького роста, попросил написать ответ.

Госпожа, увидев подарки, подумала: «Поглядев на мою нищенскую обстановку, он пожалел меня! Какой позор!» — а прочитав стихотворение, она решила, что это стихотворение любовное, её охватил ещё больший стыд, и она отвечать не хотела.

— Он так любезен. Он подумал обо всём, чтобы у тебя не было никаких забот. Ответь ему хоть что-нибудь, — уговаривала её тётка. И госпожа написала:

«Сердце открыв,

Доверилась Вам

Совершенно.

И вдруг такое

Письмо получаю…

Я смотрела на Ваше письмо и так и эдак, но…»

Посыльному она велела вынести вышитую шёлковую накидку белого цвета на алой подкладке, а от сына добавила нижнее однослойное платье модной в то время расцветки.

— Я ничего, кроме письма, не возьму… — заявил посыльный, отказываясь от платья. Но госпожа велела заставить его принять вознаграждение.

Тогда он, пустившись в путь, повесил это платье перед домом на разросшийся мискант и убежал. «Какой шутник! — засмеялись слуги. — Сочувствует нашей бедности…»

Вручая Накатада письмо госпожи, посыльный рассказал, как он поступил с наградой и как убежал.

— Ты правильно сделал, — похвалил его генерал и дал ему однослойную накидку.

Когда Накатада прочитал письмо, его охватил стыд. «Ах, какая досада! Она сочла моё письмо банальными любовными признаниями. Почему только я это написал?»

На следующий день Накатада отправился к отцу.

— Вчера я ездил к госпоже Сайсё. Я хотел посмотреть, как она живёт, и предложил ей переехать сюда, но она отвечала, что никуда не поедет. Я вновь и вновь убеждал её. «Будет очень плохо, если вы останетесь здесь», — говорил я ей, но она повторяла только одно: «Сейчас уже поздно». Мне кажется, было бы лучше, если бы вы сами поехали туда и постарались убедить её.

— Странно! Почему она так говорит? — удивился Канэмаса. — Может быть, она поседела и подурнела? Она была очень красива, но как подумаешь, в каких условиях она жила до сего дня… Она прекрасно играла на лютне, в нашем мире вряд ли кто-нибудь ещё может так играть…