Повесть о дупле Уцухо-Моногатари. Часть 1

Для Тикагэ эти посещения вдовы были мучительны, но — странное дело! — проходило время, он относился к ней всё более равнодушно, однако связь их всё-таки не прерывалась, может быть, оттого, что на всех горах вдова постоянно заказывала тайные службы.

* * *

Когда Тадакосо исполнилось десять лет, он получил доступ в императорский дворец. Император полюбил его беспредельно.

Дочерей у Тикагэ не было, но после смерти жены он распорядился, чтобы дамы, служившие ей, не уходили в другие дома, а прислуживали сыну, которого она любила больше всех на свете. ‹…›

Каждый месяц Тикагэ заказывал церемонию «Восьми чтений Лотосовой сутры»[178] в поминание покойной жены. Все поступления из поместий предназначал он одному Тадакосо; у него и в мыслях не было дать что-нибудь, хоть одно рисовое зёрнышко, вдове министра, которая без счёта тратила свои сокровища. За всё, что она в эти годы израсходовала на Тикагэ, он не подарил ей ни одного листа бумаги. Поступлений у дамы не было никаких. Она продавала и шкатулки для гребней, и поля, а деньги тратила без счета. И хоть было её богатство огромным, но в конце концов вдова левого министра обеднела.

Итак, не прерывая окончательно своих отношений с вдовой, Тикагэ изредка навещал её.

Тадакосо было тринадцать-четырнадцать лет. Он был очень красив и всех очаровывал своими безупречными манерами. Юноша выделялся среди своих сверстников. Он был превосходным музыкантом. Безукоризненно галантный искатель любовных приключений, он чувствовал себя свободно даже в обществе придворных дам. Император беспредельно к нему благоволил. Никого не было красивее Тадакосо или равного ему талантами; все твердили о нём единодушно: «Второго такого в мире нет».

Поскольку отец его проводил время у вдовы левого министра, Тадакосо иногда отправлялся из императорского дворца к ней в дом на Первом проспекте. «Что за красавец!» — думала хозяйка и принимала его с исключительной любезностью. Тадакосо же тайком навещал Акокими, племянницу покойного Тадацунэ, которую министр в своё время заботливо воспитывал.

Госпожа из северных покоев была очень предупредительна к Тадакосо.

— Ваш батюшка появляется здесь редко, — говорила она ему, — но я так рада, что вы не забываете меня. Я полагаюсь на вас больше, чем на него. Я могу быть вам очень полезной. Не пренебрегайте мной!

Тадакосо при этом сидел с отсутствующим видом.

Случилось, что как-то Тикагэ, занимаясь в императорском дворце срочными государственными делами, очень долго не показывался у вдовы. Она же, снедаемая мрачными думами, совсем перестала есть и в унынии ждала Тикагэ, но от него не было даже письма. Так продолжалось с месяц. Измученная напрасным ожиданием, не зная, что предпринять, вдова взялась за кисть и, пылая злобой, написала:

«Люди забывают всё —

Поле Суга, селенье Фусими…

Но неужели в сердце

Жалости нет совсем

К хижине ветхой моей?[179]

Если я так скажу ‹…›. Не думала я дожить до такого унижения».

Прочитав это письмо, Тикагэ ничего, кроме глубокого равнодушия, к госпоже не почувствовал, но подумал: «Нельзя её так бросить» — и написал в ответ:

«Я был болен и никуда не ходил, даже в императорский дворец, поэтому и у Вас не был. Скоро я Вас навещу.

Как мне жаль,

Что ветшает Ваш дом…

Ведь и в поле Суга,

И в селенье Фусими

Я знаю очень немногих…[180]

Хоть мы давно не виделись, но Вас я не забываю. Не надо тосковать!»

Вскоре после этого министр решил как-то вечером отправиться на Первый проспект. «Она, наверное, очень скучает, — подумал он с жалостью к госпоже, — проведу-ка я с нею один вечер, но и только».

Пока Тикагэ ехал в экипаже, он рассуждал, что не следует рвать эту связь, однако, едва войдя в дом, по обыкновению воскликнул в душе: «Зачем я приехал сюда?» Министр хотел было повернуть назад, но, не желая возбуждать пересудов, решил ограничиться недолгим визитом. Сидел он, однако, с отсутствующим видом и почти не раскрывал рта.

Госпожа из северных покоев уже давно изнывала от тоски, и когда министр столь неожиданно у неё появился, она чрезвычайно обрадовалась, стала его угощать, пеняла за долгое отсутствие, участливо расспрашивала о здоровье, но он почти не отвечал ей. Лишь только он поднимал глаза на вдову, ему казалось, что на него наваливается тяжёлая болезнь. Однако он старался не обнаруживать таких чувств и говорил совсем не то, что думал. Через некоторое время Тикагэ, измучившись, хотел было откланяться под каким-то предлогом, но госпожа произнесла:

— Вы не должны уходить. И она стала всячески его задерживать, даже рассказала ему о сне, предвещающем недоброе, который видела одна из прислуживающих ей дам. Было очевидно, что это только уловки, чтобы задержать Тикагэ. Министру было не по себе, но он остался у вдовы на второй день, потом на третий.

Когда на четвёртый день он собрался уходить, госпожа воскликнула:

— Ах, я видела сон, который запрещает уходить из дому сегодня![181]