Повесть о детстве

Говорят, что в больших городах каждая улица имеет название: ну, допустим, Крещатик, или Садовая, или ещё как-нибудь. В Сёмином городе улицы не имели никаких названий, и даже при желании заблудиться здесь было трудно. Во-первых, всего три улицы, во-вторых, что такое улица? Если в местечко въезжают дроги, так задние колёса стоят на тракте, а оглобли упираются в конец улицы. Вот и гуляй по таким проспектам!

Около дома Магазаника расположился красный ряд, и тут было всё: сладкий струдель иа лотках, сельтерская вода с пузырёчками, цукерки-подушечки, картузные лавки, монополька и даже штатский портной «Париж». Но больше всего любил Сёма иметь дело с продавцами цукерок. Какие были цукерки! Подойдёшь к лотку и сам не знаешь, что взять: жёлтая рыбка, зелёная лошадка, куколка, пистолет и двугорбый верблюд. Пли купишь себе слона, и раз — откусил ему хобот. И всё удовольствие стоит грош!

Даже теперь, возвращаясь с работы, Сёма любнл пройтись

по красному ряду. Всё-таки интересно смотреть, как какой-нибудь старый еврей продаёт конфеты: берёт в потную жменю десяток цукерок и суёт покупателю. А покупатель доволен — он обсасывает их тут лее, не отходя от магазина, тем более что две конфеты он несёт младшему брату, а что случится, если он за свои труды лизнёт разок и его сласти? Ничего!

И ещё интересно смотреть на парикмахера, когда он ставит пиявки. Раньше эти чёрные штучки плавают в банке, а потом их берут и лепят, допустим, вам на затылок. Красота! Не только молодые люди, вроде Сёмы, приходят смотреть на цирюльника, но даже солидным, положительным господам это очень интересно... Так раздумывая, бродил Сёма по улице и вдруг увидел своего старого приятеля Герша. Он сидел около маленького лотка и, отгоняя широкой чёрной ладонью мух от своего товара, выкрикивал:

Вот вы имеете медовые пряники, А вот вы имеете леденцы. Вот вы имеете сладкие монпансье, А вот вы имеете струдель.

Видно было, что его очень клонит ко сну, и временами Герш переставал скликать покупателей, голова его падала на лоток, и он начинал так шумно храпеть и пыхтеть, будто хотел сдуть на землю весь свой знаменитый товар... Он постарел, Герш-водо-воз! Куда делась его гордая осанка, где потерял он свой трубный голос? Кажется, ещё вчера нёсся Герш на своей двуколке и, подгоняя кроткого Наполеона, кричал: «Вье! Вье!» — а потом ловко спрыгивал на мостовую, засовывал за голенище кнут и привычным движением вытирал вспотевшие, мокрые руки о хвост покорной лошади. Вье., вье — и вдруг тпру? Что же случилось с Гершем? Он осунулся, оброс, опустился, и даже из ушей у него торчат серые пучки волос.

Сёма прошёл перед самым носом отставного водовоза, но Герш даже не взглянул на него. «Э-э,— подумал Сёма,— старые счёты: он боится, что я потребую долг. Чепуха, кто теперь будет спорить из-за трёх грошей? »

Но вот и сам Герш заметил гуляющего подростка. Он сразу оживился при виде покупателя и весело затянул:

Вот вы имеете медовые пряники, А вот вы имеете леденцы. Вот вы имеете сладкие монпансье, А вот вы имеете струдель.

Сёма порылся в карманах, вытащил тяжёлый пятак и подошёл к купцу:

— Дайте мне две кисленькие конфеты.

— Если две кисленькие,— заискивающе сказал Герш,— то надо ещё одну сладенькую, на закуску!

— Хорошо,— согласился Сёма и протянул монету.

Герш внимательно осмотрел пятак и, спрятав его в карманчик люстриновой жилетки, принялся с особым усердием отгонять мух. Но Сёма не уходил: он знал, что вся его оптовая покупка стоит грош и ничего не случится, если он всё же потребует сдачи.

— Сдачу? — удивлённо спросил Герш и вздохнул: — Опять давать сдачу! — Отсчитывая деньги, он мечтательно произнёс:—> Эх, если бы я всю жизнь не давал сдачи, я бы был самый богатый человек на свете.

Сёма засмеялся:

— А вы меня не узнаёте, мосье Герш?

— Что значит, я тебя не узнаю? — обидчиво спросил водовоз.— Это меня не узнают!.. Был раньше человек, хозяин—· сглазили. Ведь вы все завидовали мне,— вдруг закричал он,— вам всем хотелось сесть на мою бочку!..

— Да,— покорно согласился Сёма.— И какая была бочка и какие были обручи!..

— А какой был Наполсоп,— мечтательно произнёс Герш,— ах, какой это был Наполеон! Прямо не лошадь, а целый конь!

— Где же оп?

— Нету. Сдох... А какие у него были глаза! Он же всё понимал. Вы поверите, когда у меня не брали воду, так у него слёзы капали. Вот такие слёзы, как яйцо. Чтоб у лошади было вдруг сердце! Это, наверно, единственная лошадь с добрым сердцем. Давал ей овёс хорошо. Не овёс — тоже хорошо. Сено? Пожалуйста...— Он тяжело вздохнул.— Ну, а ты всё живёшь?— вдруг с какой-то неожиданной обидой в голосе спросил Герш и замолчал.

Сёма понял, что разговор окончен, и медленно побрёл домой. «Вот тебе и Герш! Где же счастье Герша? — думал Сёма.—Старость, а где его тёплый кров, и почему в местечке так мало людей, счастливых надолго?»

Задумчивый, вошёл Сёма в дом, вымыл руки и присел к столу.