Повесть о детстве

— Мальчик не держится на одном месте. На что это похоже? Куда это годится? Знал бы дедушка про твои фокусы... А что будет теперь? Ты, наверно, думаешь, что для тебя новые магазины построят. Ты, наверно, думаешь...

— Оставьте,— оборвал её Сёма,— я ничего не думаю.

За окном промелькнула широкая фигура Трофима. Увидев его, бабушка всплеснула руками и заворчала:

— Вот он идёт. Что он крутится, этот русский? Только его не хватало, и сколько раз я уже говорила: он тебе не пара.

Трофим помешал бабушке. Она холодно взглянула на него и нехотя ответила на поклон. Подмигнув Сёме, Трофим быстро засунул в карман жёлтую панамку, поставил на стол туго набитый узел и, обратившись к бабушке, сказал:

— Давайте присядем!

Сёма повторил его слова по-еврейски.

— Какие у меня с ним дела? — недоуменно повела плечами бабушка.— Какие дела? — и села.

Трофим быстро развернул узел. Не глядя ни на кого, он вынул две пары тёплого белья, синюю фланелевую рубашку, три пачки табаку и высокие блестящие калоши. Каждую из вещей он внимательно рассматривал и клал возле бабушки. Выложив всё, он постоял с минуту в раздумье, потом, хлопнув себя по лбу, засмеялся:

— Самое главное забыл.— Он полез в карман и вынул свёрнутые в клубок шерстяные носки.— Мать сама вывязала, а я и забыл. Вот была бы обида!

Сёма с удивлением смотрел на груду вещей.

— Галантерейный магазин...— задумчиво сказал он.— Можно открывать оптовую торговлю.

— Что он хочет? — растерянно спросила бабушка.

Сёма не успел ответить. Трофим наклонился к ней и, указывая пальцем на вещи, тихо сказал:

— Сыну, туда. Понимаете?.. Туда,— повторил он и взмахнул рукой.

Но бабушка ничего не поняла. Взглянув на Сёму, она спросила опять:

— Что он хочет?

— Ничего он не хочет. Сами не догадываетесь? Ведь это папе сделали посылку. Папе! — И, обратившись к Трофиму, Сёма деловито спросил: — Это от себя?

— Куда мне,— засмеялся Трофим.— Это от нас!

Бабушка хотела что-то сказать, протянула руки к Трофиму,

потом схватила коски и, пргокавшись щекой к колючей шерсти, громко заплакала.

— Ну, это уж вовсе ни к чему...—проворчал Трофим.—И чего плакать? Вот народ!

— Это она от радости.

— Привычка у нас — от горя плачут, от радости плачут!.. Ну, как там твой хозяин?

— Рассчитали меня — вот что.

— Рассчитали? А ты зачем нос повесил? Подними сейчас же!.. Моисей вот привет шлёт.

— А где он? — встрепенулся Сёма.

— Где положено,— уклончиво ответил Трофим.— Жив, здоров, сам ходит, вам кланяется!

— Не взяли его?

— Какое там! Брали. Но что с ним сделаешь — в Трегубы возили, все в один голос говорят: Айзман, и только, даже бородавка на губе вроде отцовской.

— Здорово! — с восхищением воскликнул Сёма.— Какой у нас Моисей, а?

— Тобой недоволен.

— Мной?

— Если, говорит, в нём есть кусочек от его папы, надо ему ремесло в руки. На фабрику Сёму — так и пишет. Не выйдет из него купец, не та порода.

Услышав пмя Моисея, бабушка подняла глаза:

— Что с Моисеем?

— Ничего! — радостно ответил Сёма.— Всё хорошо. А меня на фабрику.

— Что ты болтаешь? — встревожилась бабушка.— На какую фабрику...

— Ремесло в руки!

— Хорошее дело! Оттуда через полгода калеки выходят. Ещё тебя там пе хватало!

— Трофим говорит — меня там делу научат. А, бабушка?

Бабушка молчит.

— Трофим говорит — мастеровым я стану. А, бабушка?

Бабушка молчит.

— Ну, чего ты молчишь? — обиженно спрашивает Сёма.— Разве лучше, чтоб па мне Гозман ездил? Посмотри на меня. Разве во мне пе сидит кусочек от моего папы? И разве он плохой, этот кусочек?

Бабушка улыбается, смотрит на Сёму, на Трофима и вытирает кончиком платка мокрое от слёз лицо.

— Нет, внучек, он совсем не плохой!

— Ну, вот видишь! — загорается Сёма.— Так почему ты думаешь, что мне нужно сидеть возле печки? А? Ты помнишь, что хотел узнать дедушка? Он хотел узнать, что такое хорошо. Он не хотел верить другим на слово. Узнал он? Нет. Так почему бы мне не попробовать? Может быть, я всё-таки докопаюсь, где оно лежит — это хорошо!

— Дай бог,— тихо говорит бабушка.

* $ *

Через два дня Сёма был принят учеником на фабрику Ай-зенблита и в конторе получил свой рабочий номер. Рано утром прошёл он в цех, с удивлением вдыхая незнакомый, крепкий и острый запах мокрой кожи.

Рабочие, которых он видел сегодня впервые, то и дело останавливали его, подробно расспрашивали о здоровье деда.

Все они, точно сговорившись, повторяли, что мальчик весь в отца: одни глаза, одни брови,— просто вылитый отец! Сёма заметил, что людям было почему-то особенно приятно находить в нём это сходство, и какое-то неясное, новое, радостное чувство, названия которого он ещё не знал, овладело им.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СЁМА — РЕБЁНОК

«Что делает ребёнок? Ребёнок уже пришёл?» Сёма узнаёт бабушку по её милым вопросам. И кого она спрашивает? Соседку по двору! Эта старая кочерга с папильотками должна знать, что бабушка его называет ребёнком. И до каких пор это будет продолжаться, до каких пор будет продолжаться такое издевательство? Ребёнок! Года два тому назад — это другое дело, но сейчас Сёме уже, слава богу, пятнадцать лет, чтоб он жил до ста двадцати! Пятнадцать, а бабушка — никакого внимания!