Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

«Мы обстоятельно говорили относительно сближения, — указано в стенограмме заседания от 10 сентября 1964 года, где тов. Хрущев пересказывал коллегам беседу с Антонином Новотным, президентом Чехословакии. — Он говорит: "Шестнадцатая республика". Я ему сказал, что этот разговор был у нас с Живковым и они очень настаивали. Но сейчас, в свете разлада в социалистическом лагере, этот шаг не способствовал бы укреплению. Он несколько раз возвращался к вопросу. Всё же, может быть, конфедерация? Я ему не дал согласия, сказал: "Хорошо, подумаю, хотя некогда будет". И по другим вопросам тоже подумаем. Вот если приедет с решением пленума, как болгары, тогда и поговорим, как с болгарами».

Вот эти три нюанса — про «дело во внешней политике», «другие вопросы» и «тогда и поговорим, как с болгарами» — прошу запомнить. К ним еще вернемся. А пока просто отметим, что вскоре тов. Хрущеву, по известным причинам, в самом деле «стало некогда», и новый подход на тему «Навеки вместе!» тов. Живков сделал уже к Леониду Ильичу, 10 лет спустя.

Для начала, в августе 1973 года, он навестил советского генсека, с которым они уже давно нашли общий язык, в Крыму. Тато заинтриговал высокого друга, сообщив: «Для меня ясно и другого не существует: в будущем мы просто войдем в СССР как одна из ваших республик», в ответ на все расспросы не сказав ничего, кроме таинственного: «Вот приедете к нам — всё-всё расскажем», — и открыл карты лишь месяц спустя, когда тов. Брежнев прибыл в Софию.

И... Опять официальное письмо по итогам пленума с просьбой «принять Болгарию шестнадцатой республикой в Советский Союз», причем теперь уже с конкретной программой слияния под названием «Основные направления развития всестороннего сотрудничества с СССР на этапе построения развитого социалистического общества в НРБ», где всё было расписано по этапам, и с повторной оговоркой насчет того, что «нецелесообразно публиковать документ», поскольку «великоболгарский шовинизм еще не вполне искоренен, особенно среди интеллигентов и некоторой части молодежи. Но мы сольемся. Не до поры до времени, а навеки, и это станет примером для всех стран».

Однако тов. Брежнев, отреагировав на инициативу болгарских товарищей, как вспоминал сам Тато, «удивительно тепло, даже, пожалуй, со слезами на глазах», как и когда-то Никита Сергеевич, от предложения отказался, объяснив, что оно «несвоевременно». И вот тут мы подходим к самой сути.

Вернемся на десятилетие назад. Антонина Новотного, зондировавшего вопрос с тов. Хрущевым за месяц до отставки генсека, понять несложно. И тов. Живкова, попросившего о том же еще раньше, — тоже. Входя в СССР или хотя бы прижавшись к нему потеснее, их страны резко снижали цены на советское сырье и получали колоссальный рынок сбыта. Но понятна и логика тов. Хрущева: в составе СЭВ[201] Чехословакия ценилась как крупнейший поставщик Западу промышленной продукции, и ее вхождение в СССР резко ударило бы по притоку валюты в организацию, а присоединение Болгарии после всех здравиц сажало на шею Центру еще одну дотационную республику.

Но, что еще главнее (честно же сказал Никита Сергеевич!), расширение «братской семьи» не приносило никакой пользы в смысле геополитики. Ибо Берлинский кризис, Куба и многое другое. Появление Болгарской ССР мгновенно обострило бы отношения как минимум с двумя странами НАТО — Турцией и Грецией, плюс, естественно, Парижем (тогдашним «Брюсселем», где размещалась штаб-квартира организации). И это даже не считая Югославии, отношения с которой только-только реально потеплели. А ведь еще и Председатель Мао твердил о «советском гегемонизме». Ради чего давать всем такой козырь?