Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Вкратце: работаем плохо, движемся медленно, надо усилить сопротивление экспансии американского империализма, решительно продолжить наступление против реакции в стране и внести принципиальные изменения в проект новой Конституции — «больше социализма». То есть, по большому счету, была проведена самовольная ревизия основных направлений политики партии, к тому же это был наезд на всех старших товарищей, вместе взятых.

По логике, за такое клали партбилет на стол (если не хуже) в два счета. Но Вылко Червенков, как пишет Димитр Драганов, обладал «завидно быстрой реакцией». Относительно молодой и крайне амбициозный эмигрант — известный, но из второразрядных, после возвращения крутившийся на заднем плане и всей карьерой обязанный свойству[180] с тов. Димитровым, он безумно хотел прорваться в первый ряд вождей и, уловив на встрече тенденцию, попер буром, напоказ «идентифицируя себя с новым радикальным курсом», в полном сознании, что если «старики» решат съесть, Москва прикроет.

Вылко Червенков

И выиграл. Старшие товарищи просто не могли открыто идти против генеральной линии, да еще не посоветовавшись с тов. Димитровым, поэтому они только выражали «несогласие с отдельными тезисами», зато ЦК в целом тов. Червенкова поддержал — по всем пунктам, включая те самые «отдельные»: «немедленную национализацию предприятий и решительное наступление на контрреволюционные силы». Был взят курс на обострение классовой борьбы, по старым лекалам и без всяких «национальных путей».

Нет-нет, я понимаю, все эти идейно-теоретические штучки намного скучнее всяких интриг и заговоров. Сплошная тягомотина. Спору нет. Извиняюсь и сочувствую. Но без разъяснения сей скукотищи очень сложно будет понять подоплеку как интриг, так и заговоров, которых впереди еще будет на все вкусы.

А чтобы не очень утомлять, буду краток. Как ни пытался тов. Димитров, видя, что все его личные планы и конструкции летят коту под хвост, тормозить линию тов. Червенкова, как бы ни рассуждал о «вредных заблуждениях», не содержащих «ни грамма марксизма», им с тов. Костовым было всё труднее, тем паче что тов. Коларов загадочно помалкивал, тов. Югов одобрительно кивал, а Москва склонялась совсем не на их сторону.

Оно и понятно. В ситуации, когда противостояние со Штатами обострялось чуть ли не по часам, тов. Сталину было не до высоких материй. Он требовал не «интеллектуальных изысков», а консолидации сил и на запросы Софии отвечал в том духе, что «если в стране налицо элементы гражданской войны, а партийные массы нового призыва требуют ужесточения курса, врага нужно бить».

И вот эту формулировку попросил бы запомнить. Да и сам еще напомню. Ибо нюанс с «новым призывом», который «требует», то есть с внезапно возникшей группой поддержки тов. Червенкова, не чувствуя которую за спиной, он вряд ли посмел бы идти ва-банк, принципиально важен. И очень непрост, в отличие от «элементов гражданской войны», с которыми всё, напротив, проще простого: всего и делов, что сила действия равна силе противодействия. А теперь с высот теории спустимся на земную твердь, к практике...

ТЕПЕРЬ ВЫ — ЧЕБУРАШКИ...

Вероятно, любезный мой читатель обратил внимание на то, что около двух лет «красным» удавалось всё. Укрепляли позиции, легко проводили любые законы, без проблем осуществляли «показательные акции», затыкали рты, щемили и загоняли под шконку союзников по Фронту, демонстративно мозжили оппозицию, вешали уважаемых людей — и всё как по маслу, без сучка, без задоринки. Даже удивительно. Хотя как сказать...

Обществу, встретившему 9 сентября в основном с радостью, как начало чего-то принципиально нового, многое вскоре разонравилось, но оно, ошеломленное резкостью новых властей и полным отсутствием у них комплексов, тупо молчало, пытаясь осмыслить происходящее.

Сколько-то десятков первых горян, ушедших в леса сразу после падения старого режима, спасая свою жизнь, или в 1946-м, так или иначе на что-то обиженных, проблемой не являлись, ибо не являлись тенденцией. Их было немного, они мало на что были способны, и с ними достаточно легко справлялась милиция. Но постепенно смутное недовольство превращалось в понимание, проникало вширь и вглубь, и вполне логично, что сначала это происходило там, где все недоумения раньше всего сплелись в один узел, — в Пиринском крае.