Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Прочее известно по мемуарам: фюрер нервничал, повышал голос, царь заламывал руки, краснел, бледнел, плакал от огорчения, но стоял на своем. На том и расстались. А 23 августа, после короткого отдыха на даче, Борис, в принципе никогда серьезно не болевший, внезапно почувствовал себя скверно, и доверенный врач, д-р Рудольф Шейц, диагностировал серьезный сердечный приступ.

Более суток всё хранилось в глубокой тайне, даже от царицы, затем состояние ухудшилось, и в газетах появилась сухая сводка. 27 августа больному стало несколько лучше, на следующий день, с утра, еще лучше, а в 16 часов 22 минуты, придя в себя и попросив воды, Борис III, второй царь болгар из Дома Кобургов, неожиданно скончался.

БЕЗ ЦАРЯ ВО ГЛАВЕ

Естественно, сразу же пошли слухи об отравлении. Лондон обвинял немцев, Берлин, разумеется, англичан, приводя в пример схожую смерть премьер-министра Греции Метаксаса. В Болгарии те, кто верил слухам (а верило большинство), склонялись к английской версии, потому что она была логична, — и эта версия прижилась (хотя сейчас, насколько мне известно, исследователи склоняются к тому, что все-таки имел место обширный инфаркт с осложнениями, что, учитывая уровень многолетней нервотрепки, тоже вполне логично).

Конкретнее сказать трудно. Хотя сам Борис, есть такое ощущение, подсознательно вел себя именно к такому финалу. Умный человек, он видел, куда всё катится, и почти отчаянное «наше представление окончено, скоро занавес», сказанное за пару дней до смерти брату Кириллу, говорит о многом, как и сообщение Филова о словах царя на аэродроме: «По чести, профессор, я даже хотел повстречать вражеский самолет и погибнуть».

Да и вообще, вне зависимости от того, было отравление или нет, Стефан Груев, лучший биограф Бориса, на базе бесед с людьми, близко знавшими Его Величество, делает вывод, что «он вел себя как человек, искавший смерти», вплоть до того, что, уже чувствуя тяжесть в груди, карабкался на скалы, бегал и качал пресс «на пределе своих физических возможностей». Иными словами, может быть, и в самом деле налицо «пассивное самоубийство». Хотя, с другой стороны, царица Иоанна свидетельствует: «Муж, видя мое беспокойство, старался следить за своим здоровьем, поклявшись мне, что будет жить вопреки всему, ради меня, Симеона и Марии-Луизы». Нечто подобное вспоминала и княгиня Евдокия. А точного ответа, думаю, нет.

Царь Борис с семьей

Но как бы там ни было, человека не стало — и стало понятно, что Болгария всё же любила Его Величество. Официальные церемонии — само собой, но к царскому гробу трое суток напролет шли плачущие люди со всех концов страны, никем не организованные, по собственному желанию, минимум 370 тысяч человек. Такое не подделаешь. Однако если «низы» просто плакали, жалея царя, жалея себя и не зная, что теперь будет, то у «верхов» головы болели куда более конкретно.

И ничего странного. Нежданно-негаданно на страну обрушился кризис власти. На царе, любившем находиться как бы в сторонке от суеты (этого никто не отрицал), держалось если не всё, то почти. Законный, опытный, авторитетный, имевший множество никому кроме него не известных связей по горизонтали и вертикали, игравший сразу на нескольких досках, он знал и мог многое.

То, что контакты с Лондоном у него были, сомнению не подлежит. Были ли с Москвой — неизвестно, но, имея в виду «фактор Багрянова» (о чем позже), тоже не исключено. А теперь, потеряв опору, «партия власти» зашаталась. Зато «лояльная», да и «как бы лояльная» оппозиции зашевелились. Всерьез бодаться с Борисом силенок не хватало, а с Филовым — почему нет?

Тем не менее система власти работала. Царем, естественно, сразу же объявили законного наследника — шестилетнего кронпринца Симеона. Временным регентом, строго в рамках полномочий, стал премьер, взяв в напарники (так полагалось) министра финансов Добри Божилова — уважаемого, ответственного и абсолютно послушного технократа.

Далее полагалось срочно созвать Великое Народное собрание для обсуждения вопроса о постоянном регентстве, однако Филов поступил иначе. В сложившейся ситуации вопрос власти был лично для него вопросом свободы, а то и жизни, — и, понимая это, 9 сентября он вынес вопрос на рассмотрение обычного Народного собрания, предложив кандидатуры князя Кирилла — младшего брата покойного царя, бывшего военного министра — генерала Николы Михова, одного из митрополитов и себя любимого.

Князь Кирилл