Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Тут, правда, от Коминтерна просили только составлять списки, а всё остальное с болгарскими товарищами не согласовывали. Они на это очень обижались, но наедине с собой, сосредоточившись на том, что позволили, то есть на работе — с помощью людей Велчева — в армии, создании боевых групп (городское подполье: саботаж, поджоги, порча железнодорожных путей, нападения на подвернувшихся немецких солдат, уничтожение складов — особенно с дубленками, коих немцы требовали много, ибо уже обожглись на русской зиме) и первых партизанских чет в горных районах, крохотных и, по отсутствию оружия и опыта, не очень активных.

В целом в 1941-м такими силами удалось устроить 69 пакостей властям и немцам, а в 1942-м — аж полторы тысячи, но всё это, в сравнении с Югославией и Грецией, выглядело неубедительно: на уровне «склад поджег, солдата подрезал», хотя в отчетах записывалось как великие победы. «Инстанция» в них не столько верила, сколько делала вид, что верит, справедливо полагая, что тяжело в учении — легко в бою.

Куда большее внимание уделялось работе с агентурой спецслужб, о которой Загранбюро ничего не знало, и слава Богу: идейные «русофилы», завербованные задолго до войны — генералы Владимир Заимов (позывной «Азорский») и Никифор Никифоров («Журин»), профессор Александр Леев («Боевой»), изобретатель Элефтер Арнаудов («Аллюр»), Янко Неев («Микадо»), дипломат в ранге чрезвычайного и полномочного посла, крупный банкир Александр Георгиев («Риголетто») и другие, — были слишком большой ценностью.

Ну и, конечно, поскольку «инстанция» одобрила, по линии Генштаба РККА пошли первые группы «политэмигрантов». Сперва — морем, с подводных лодок, а потом, уже осенью, — с самолетов. Вот только результат получился, скажем так, не вполне хороший. То ли по чьему-то головотяпству, то ли в результате каких-то ведомственных трений (готовили-то заброску одновременно и ГРУ, и НКВД, да еще с Коминтерном на подхвате) организовано всё было из рук вон плохо: у людей не было не то что нормальной связи или точных инструкций, но даже гражданской одежды. «Подводники» и «парашютисты» шли практически вслепую, а полиция, как выяснилось, была начеку. Это вообще, кстати сказать, загадка, которую лично мне разгадать не по силам, хотя на эту тему написаны десятки томов. Читая о болгарском Сопротивлении, трудно избавиться от мысли, что Никола Гешев в самом деле знал о подполье очень многое, если не всё и, зная, держал под контролем всю его деятельность аж до середины 1943-го, что-то пресекая, а чему-то по неким своим соображениям позволяя случиться.

Он вообще очень странная фигура, этот гений вербовки, докладывавший лично царю, минуя министра, любивший шутить на тему «и через 50 лет я буду управлять Болгарией», а в конце войны то ли упавший в бетономешалку в Пловдиве, то ли утонувший в Варне, то ли взорвавшийся в Старой Загоре, но, в любом случае, с отсутствием тела для опознания. То есть он неведомо куда делся вместе со своей знаменитой «картотекой», часть которой непонятным образом вроде бы оказалась в Москве.

Но это отдельная тема, углубляться в которую сейчас незачем. Главное, что его люди встречали «гостей» на месте высадки, прочесывали побережье и леса аккурат вовремя, да и население, явлению с неба особо не радуясь, частенько выдавало «террористов», тем паче что за них полагалась солидная награда.

АХ, КАК СЛАВНО МЫ УМРЕМ!

В итоге из пятидесяти шести «эмигрантов» в живых и на свободе к лету 1942 года осталось только семеро: 18 погибли в стычках, трое, попав в безвыходную ситуацию, застрелились, а 28 взяли и «закрыли» сразу же по прибытии или вскоре после того. Однако и чудом уцелевшие, добравшись до своих и с трудом доказав свои полномочия, ничего понять не могли.

Трудно без дрожи в сердце читать, скажем, крики души Цвятко Радойнова — уже главы Центральной военной комиссии при ЦК БРП, адресованные тов. Судоплатову[153]: «К кому следует обратиться за помощью? Какие каналы связи? Где брать оружие? Кто руководит нашей работой и что мы должны делать? Нам необходимы инструкции».

Инструкций, однако, не было. Выяснив, что желаемое не совпадает с реальностью, «инстанция», осенью и зимой 1941 года загруженная до предела, интерес к теме временно утратила. Так что когда 17 сентября посол Иван Стаменов попытался заявить тов. Молотову, что нехорошо засылать в дружественную страну диверсантов, Вячеслав Михайлович ответствовал в том духе, что всё это неправда, а «парашютисты», скорее всего, засланы «с провокационной целью гитлеровской Германией».