Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Теперь Софии оставалось только, отказавшись от «единой позиции» с Веной (тоже желавшей спрыгнуть, отдав по минимуму), попробовать опереться на декларации самой же Антанты — вернее, на заявление Вудро Вильсона об урегулировании территориальных споров на Балканах по этническому принципу на основе плебисцита. А между тем греки и французы — вернее, индокитайцы, алжирцы и сенегальцы под французскими флагами — сформированным маршем двигались к Софии, и тормозить их было нечем.

Генерал Никола Жеков, рванувшийся было из Вены спасать положение, дальше ворот не пошел, свалившись с очередным приступом. Фридрих фон Шольц, командующий «группой Шольца», которого болгары считали «своим», просчитав возможность удержать ситуацию и не найдя вариантов, позволяющих защитить столицу (даже со спешно прибывшей из Крыма дивизией Рейтера), поздно вечером 22 сентября, вопреки истерике Фердинанда, отдал войскам приказ отступать к старой сербско-болгарской границе — на соединение с частями других фронтов.

Хоть насколько-то вменяемое отступление болгарских частей в районе прорыва сменилось паникой. Подразделения рассыпались, бежали, бросая обозы, госпитали, артиллерию, в плен сдались около девяноста тысяч солдат. Несколько еще недавно отборных дивизий всего за несколько часов превратились в сотни больших и малых групп растерянных и очень злых людей, рвавших на части крохотные отряды мальчишек-юнкеров, посланных из Софии «останавливать, не стесняясь в средствах».

При этом имело место и нечто, с логикой бегства никак не сообразующееся. Дезертирство, конечно, порождало мародерство, и всё же некоторая часть солдат стихийно старалась восстановить порядок, не разбегаясь по домам. Не все, конечно, но многие. Сами собой возникали «комитеты», на митингах из массы крикунов выделялись лидеры, имевшие какой-то партийный опыт, — и 24 сентября стихия наконец обрела вектор.

Заняв город Кюстендил — штаб-квартиру болгарской армии, восставшие (с этого момента их можно называть так) начали пресекать грабежи, после чего под лозунгом «Смерть виновникам Катастрофы!» общим числом (правда, с разных фронтов) до тридцати тысяч бойцов двинулись на Софию. Вслед за Кюстендилом под их контролем оказался и серьезный город Радомир, где грабежей уже практически не случилось — патрули стреляли на поражение. До столицы было уже близко...

ЖЕЛЕЗНЫЙ ПОТОК

В принципе, обстановочка, учитывая, что о событиях, происходивших в это время в России, все знали, складывалась классически революционная. Телеграфисты стучали, информация о происходящем растекалась по стране, в гарнизонах начались волнения, в столице надежных сил, почитай, не было вовсе — около пятисот солдат-македонцев, готовых стоять до конца, да полстолька пацанов из военных училищ погоды не делали. И стало страшно.

Однако и «упорядоченная» часть мятежников не слишком понимала, что делать. «Земледельцы» из числа военных, взяв «комитеты» под контроль, бестолково орали друг на друга, а вот «тесняков», теоретически способных толкнуть «человека с ружьем» на что-то серьезное, было совсем мало. К тому же столичное руководство, очень внимательно относившееся к «российскому примеру», определило события как нечто типа 6 июля в Москве и приняло решение не вмешиваться, чтобы не помогать, так сказать, «эсерам».

А между тем Александр Малинов, светлая голова, даром не терял ни минуты. 25 сентября, не обращая уже особого внимания на Фердинанда, с которым, как все понимали, всё кончено, он приказал министру финансов Андрею Ляпчеву, человеку с безупречной репутацией и безусловному «антантофилу», готовиться ехать в Салоники и добиваться «перемирия любой ценой». А сам, под свою ответственность освободив из тюрьмы Александра Стамболийского, буквально за руку привел его к царю, начавшему соображать, что ситуация не из тех, когда можно ставить условия.

Встреча, естественно, прошла совсем не «в теплой, дружественной атмосфере», а на высоких тонах и без традиционного показа гербариев, и всё же шеф БЗНС согласился попытаться успокоить войска, поставив условия: тотчас начать переговоры с Антантой («Сделано!» — сказал Малинов) и освободить всех политзаключенных (что также было обещано сделать).

На том и поладили. Направили в Салоники запрос о переговорах. Ляпчев начал собирать команду из знаковых персон, имеющих связи в Париже, убедив заодно присоединиться к делегации и Доминика Мерфи — консула официально с Болгарией не воевавших США, а Стамболийский в компании группы лиц, считавшихся «близкими к народу», отбыл в только что занятый восставшими Радомир.

Встретили их там тепло — и самого Стамболийского, и его ближайшего соратника, Райко Даскалова, крестьяне в шинелях знали и уважали. Генерал Сава Савов, военный министр, был популярен, да и Никола Сакаров, лидер «широких эсдеков» (меньшевиков), считался своим парнем. Так что сошлись на том, что время позднее, пусть гости поужинают, отдохнут, а завтра с утра и поговорят с войсками.