Поцелуй смерти

Иллюстрируя свои слова, он встал на колени, и стало видно то, чего никогда не видела ни одна посетительница «Запретного плода». Пополз ко мне, по дороге прихватив в горсть простыню и сдернув ее с Мики. Перегнулся через изножье кровати, сгреб меня одной рукой за талию, поднял, подхватив другой рукой вокруг бедер, перевалил и то ли бросил, то ли выпустил меня на кровать, так что я оказалась между ними двумя. Мы все рассмеялись, а рука Натэниела полезла под футболку. Снаружи по бедру, боку, талии, медленно подвигаясь выше. Когда его рука погладила мне грудь, я уже не смеялась, но улыбалась, да и он тоже.

Мика лег с другой стороны от меня, и его рука прошла вверх по другому моему боку, повторяя движения Натэниела, и у каждого из них оказалась на попечении одна грудь, и улыбки стали пропадать, сменяясь чем-то более серьезным, но столь же приятным.

Мика взялся за футболку, стал снимать ее с меня, и настала очередь Натэниела повторять за ним. Я приподняла зад, чтобы они высвободили футболку и в конце концов сняли ее с меня через голову. Мика бросил ее на пол, посмотрел на меня сверху.

– Так оно лучше, – сказал он, и голос его прозвучал ниже, не от его леопардовой сути, а просто как у любого самца.

Вдруг я оказалась голой, лежала и смотрела на них обоих, а они на меня – зелено-золотые глаза и лавандовые. И в каждой паре глаз нарастала темнота, тот взгляд, что бывал у всех мужчин, с которыми случалось бывать мне. Этот взгляд уверенности в тебе, в том, что ты не откажешь и ты принадлежишь ему. Пусть не навсегда, пусть не исключительно, но ему, как бы там ни было, потому что даже в самом послушном мужчине есть нечто первобытное, что тянет его владеть тобой, даже если это всего на ночь, на час, на миг. У женщин свои варианты этого взгляда, может быть, но я в такие моменты у зеркала не оказывалась, а мой весьма ограниченный опыт с женщинами такого взгляда у них в глазах не показывал. Я не говорю, что его нет – просто я лично его не видела.

Мика меня поцеловал, и на этот раз не надо было бояться травмировать чью-нибудь психику, и поэтому в ход пошли губы, язык и наконец зубы, очень нежно коснувшиеся моей нижней губы, пока я не вскрикнула, и из человеческих губ мне в горло полилось мурлыканье-рычание, будто у звука есть вкус и ощущение. И каков был этот вкус? Корица, горячая и сладкая. Пусть это всего лишь новый зубной эликсир, но рот Мики стал на вкус как леденец.

Натэниел всегда для меня пах ванилью, и сладость этого вкуса сливалась с корицей, и они вместе – губы Мики, кожа Натэниела, как рождественские сахарные печенья, ваниль с искорками корицы, вплавленными в горячий сахар – сладкие, пряные, теплые во рту.

Натэниел лизнул мне сосок, мимолетное касание языка, и присосался тут же сильнее, пока я не начала тихо постанывать. Мика снова поцеловал меня, а Натэниел тем временем продолжал извлекать из меня стоны, целуя одну грудь и лаская другую. Как будто Мика проглатывал звуки из моего рта, а Натэниел целовал сильнее и жестче, сжимал руку, катал сосок между пальцами, и наконец сжал его, прикусив другую грудь. Я вскрикнула, и поцелуй Мики кляпом зажал мне рот, приглушив звук. Я тихо вскрикивала от желания, а он от этого еще сильнее сжимал. Ощущение зубов, все тверже сдавливающих кожу, заставило меня выгнуть спину, от прикосновения его пальцев я задергалась. Я извивалась под поцелуями Мики, а рука Мики скользнула по бедру мне между ног.

Я шире раздвинула ноги, чтобы он достал больше, он стал водить пальцами поверх и вокруг, не просто так двинул рукой к заветной точечке, будто она кнопка, а исследовал меня пальцами, как его губы исследовали мой рот.

Натэниел вдавил зубы мне в грудь, другую грудь почти смяли его пальцы. Я уже была готова произнести стоп-слово по поводу игры с грудью, но поцелуи Мики не дали мне ничего сказать, а пальцы его нашли самое сладкое из местечек и начали там играть. Ощущение, растущее между ног, держало боль от игры с грудью на тонкой грани между невероятным наслаждением и уже настоящей болью. И каждый раз, когда я начинала стонать слишком громко или казалось, что я хочу произнести слово, Мика всаживал язык мне в рот, лаская глубже, прикусывая мне губы, а потом снова поцелуй становился нежным, и я знала, что он не дает мне сказать стоп-слово. Эти поцелуи служили кляпом, и то, что я не могу высказаться, не могу сказать «нет» тому, что делает с моими грудями Натэниел, только усиливало ощущение, способствовало сползанию туда, где то, что было бы адски больно, становится захватывающим наслаждением, не сравнимым ни с чем, и все это время рука Мики играла у меня между ног, найдя ритм и ни разу с него не сбившись, хоть он и закрывал мне рот, лишая возможности остановить их. Если бы это все было впервые, может быть, оказалось бы слишком: Мика и Натэниел не знали бы так хорошо мое тело, не понимали бы моих реакций без слов, но сейчас они могли держаться на самой грани того, что я могла принять и чем насладиться.