Поцелуй смерти

Вот так. Наша семейная вражда, моя и Ларри, стала достоянием широкой общественности. Тишина повисла такая густая, хоть на хлеб мажь, только кто его есть станет. Все обратились в слух – потому что каждый любит сплетни, даже если он коп.

– Когда я последний раз заглядывал в должностную инструкцию, Киркланд, там было написано, что мы истребляем монстров. Что делает нас убийцами – законопослушными и все такое, но нам полагается убивать, маршал Киркланд. В этом состоит наша работа.

– Не надо учить меня моей работе, – сказал Ларри сдавленным голосом.

Брайс улыбнулся чуть шире, провел рукой по отлично постриженным волосам – жест застенчивости. Вид у него сразу стал безобидный и очень располагающий. Интересно, нарочно было сделано, или просто привычка такая.

– Конечно, не мне бы говорить, но у Блейк самый большой счет убитых из всех маршалов нашей службы. Я знаю, что любой сотрудник из тех, с кем я говорил, взял бы ее с собой в бой для поддержки. Даже те, кто яростно ненавидит ее за ее личную жизнь, хотели бы в перестрелке иметь ее напарником, они верят, что она им сохранит жизнь. Если это не высочайшая оценка профессионала профессионалами, то я не знаю, какова она должна быть.

Последуй Ларри мужскому и коповскому неписаным кодексам, он бы на этом остановился, но частично проблема в том и состояла, что Ларри неписаным правилам не следует.

– Ты пытаешься сказать, что мне люди в бою не доверяют?

– Я пытаюсь всего лишь пойти поесть с двумя коллегами, а все остальное вы додумываете, а не я говорю. Я всего лишь дал высокую оценку маршалу Блейк. О вас я вообще ничего не говорил.

Брайс продолжал слегка улыбаться, типа «извините-мэм-мою-неотесанность», но что-то ощущалось в нем более жесткое, какая-то стальная основа под внешностью симпатичного хорошего парня.

– Пошли, Брайс, я с голоду помираю, – сказал Зебровски.

Брайс повернулся к нему, и снова была эта улыбка, но в глазах что-то большее. Он не против был бы уклониться от этой беседы с Ларри, но если не получится, он ее доведет до конца. И по этому выражению глаз я поняла, что самое время Ларри заткнуться, пока он окончательно не разрушил возможность для себя и Брайса быть друзьями. Врагами они не станут, но если Ларри будет нажимать, они всегда останутся лишь коллегами по работе – с неприязнью друг к другу.

Брайс зашагал к нам, и Ларри его не удерживал, но жестко глянул на меня. На меня, а не в спину уходящего человека. Ну почему всегда и во всем виновата я?

Брайс поравнялся с нами и прошел мимо, тихо сказав:

– Давайте пойдем, пока Киркланд не сказал ничего такого, о чем я потом пожалею.

И мы ушли втроем – Брайс, Зебровски и я.

Глава четырнадцатая

Когда мы сели в мой джип, Зебровски рядом со мной, Брайс на заднем сиденье, я сказала:

– Я, конечно, польщена твоим выступлением в мою защиту, но что случилось, Брайс?

– Спасибо, Блейк и Зебровски, что не сказали, дескать, понятия не имеете, что он там несет, и не собирались никуда с ним обедать.

Зебровски повернулся, насколько позволял страховочный ремень:

– Всегда пожалуйста. После того, как ты поставил на место Киркланда, ты желанный гость в нашей компании, но почему тебе так нужно было ехать обедать именно с нами? В смысле, я понимаю, что мы жуть до чего обаятельны, но при всех этих приглашениях, которые ты получил на ужин и не только, почему именно мы?

Я глянула в полутьму салона, успела заметить, что Брайс улыбается. Он наклонился в пространство между сиденьями, и я поняла, что он не пристегнут.

– Пристегнись, – сказала я.

– Чего?

– Ремень застегни. Я в этом смысле фанатик.

– Отсюда трудно разговаривать.

– Могу сейчас развернуть машину.

– Она не шутит? – спросил Брайс.

– Нет, – ответил Зебровски.

Брайс поморщился, но сдвинулся назад и пристегнулся ремнем.

– Так лучше?

– Я тоже предпочла бы видеть твое лицо при разговоре, но моя мать погибла в автокатастрофе, и мне со страховочными ремнями лучше.

– Сочувствую.

– Это было давно, – ответила я, вливаясь в поток.

– Это не значит, что горе перестало быть горем.

Я посмотрела на него в зеркало заднего вида и встретила его взгляд, будто он знал, что я посмотрю. Я снова стала глядеть на дорогу.

– У тебя кто-то умер?

– Да.

Он ответил тихо, и интонация не предполагала развития темы.

Я тоже не стала, но поняла, что его утрата гораздо более свежая. Через десять-двадцать лет о ней говорить намного проще.

– Так как получилось, что ты именно нас выбрал пообедать вместе? – спросил Зебровски.

Мужские правила: мы перешли к обсуждению чего-то менее болезненного. У девушек правила иные: там продолжают ковырять больное место. У парней не так.

– Ну, прежде всего, то, что я сказал. Даже те, кто не одобряют твой стиль жизни, взяли бы в помощь тебя, а не Киркланда или кого-нибудь другого. Между собой они говорят, что ты плохо делаешь, когда трахаешься с вампирами и леопардами, но в бою твоя любящая кровососов и мохнато-траханная тушка лучше кого угодно другого.

– Так и сказали – «мохнато-траханная»?

Он рассмеялся:

– Не совсем так.

– Значит, ты хочешь научиться у Аниты путям силы? – спросил Зебровски.

– Вроде того.