Поцелуй победителя

Кестрель посоветовала Рошару оставить гарнизон в Эррилите, чтобы победа, одержанная здесь, не пропала даром. Все остальное войско оправлялось на запад, к дакранской армии, что стояла у Лерралена. Кестрель оседлала Ланса, закрепив подпругу. Тревога не оставляла. Отчего же так неспокойно? В конце концов, что такого может сделать генерал, чего не может она? Разве не он учил ее стратегии? Разве не его голос преследовал ее? Память Кестрель давала советы — или это было воображение? Ей не нравилось, что отец все время оказывался прав. Не нравилось, что она к нему прислушивается. Может, точно так же Арин внимает советам своего бога.

По мере продвижения на запад холмы постепенно сменялись равниной, плодородные земли — более бедными, а грязь — пыльным крошевом. Кестрель заметила, что гэррани заманили Арина к себе, в середину колонны. Иногда его просили помочь приструнить строптивую лошадь или оставляли какую-нибудь историю недосказанной, словно бросая вызов: давай, Арин, закончи сам… если сможешь. Порой раздавались вопросы: Арин точно уверен, что среди его предков не затесались монаршие особы? Тот всегда смущался и влезал в длинные споры, отрицая свою принадлежность к королевской династии. Так что это был верный способ надолго удержать его в своих рядах.

Однажды, когда Арин в очередной раз отстал, чтобы поговорить с гэррани, Кестрель поймала брошенный вскользь взгляд Рошара: задумчивый, мрачный. Он выражал странную смесь удовлетворения и недовольства.

— Разве ты сам не хотел, чтобы народ его любил? — удивилась Кестрель.

Рошар оглянулся на Арина, который был в середине строя. Они продолжили ехать молча. Над головой синело небо. Потом Кестрель сказала:

— В тундре у Арина было кольцо с большим камнем. Оно твое?

— Этому мальчишке ничего нельзя одолжить. Он его потерял!

— Оно усыпляло с одного укола.

— Да.

— А та белая обезболивающая мазь… Она тоже восточная? Это не то же самое вещество?

— Какое наблюдательное привидение у нас завелось! Да, Кестрель. В кольце и в мази в разных количествах содержится яд червя, который водится у нас на востоке. Если смешать немного этого яда с маслом, получится мазь, от которой немеет кожа. Если взять чуть больше, им можно усыпить. А если переборщить с дозой — все, богиня возьмет тебя за руку и уведет в свои чертоги.

— Почему бы не смазывать этим ядом арбалетные болты? Я помню, как отец жаловался на отравленные стрелы жителей восточной равнины.

— Увы, сейчас равнина далеко, а у меня не так-то много запасов. — Рошар прищурился, глядя на Кестрель с подозрением. — А к чему ты спрашиваешь?

Кестрель замолчала.

— Ты не о стрелах хотела поговорить.

— Иногда мне трудно заснуть.

— Если ты вдруг не поняла: когда я сказал про то, что богиня возьмет тебя за руку, я имел в виду смерть. Ты умрешь, ясно? Если взять яд в самой высокой концентрации, то достаточно прикоснуться к нему, чтобы он убил. Даже когда жидкость высыхает.

— Я осторожно.

Рошар резко повернул коня, преграждая ей дорогу. Ланс фыркнул и остановился.

— Мой ответ «нет», — отрезал принц. — Не думай, что ты одна страдаешь. Попробуй справляться так же, как все остальные.

Рошар пришпорил коня и поскакал вперед.

Кестрель посмотрела на дорогу, уходящую к горизонту. Одинокая птица на фоне неба казалась черной трещинкой в слое голубой краски. Кестрель подумала о белой мази, что лежит у нее в сумке, о потерянном кольце и о том, как хочется уснуть спокойно, без снов. «Во сне бояться нечего», — сказал ей давным-давно отец, имея в виду, что жизнь намного страшнее снов. Но в детстве Кестрель этого не понимала. Маленькую ее успокаивали эти слова.

Ночью, лежа в своей палатке, Кестрель вспоминала мучительный холод тундры. Серное крошево. Ужас, охвативший ее, когда память начала подводить. Ночной наркотик — мягкий, густой туман. Страх умереть вдали от дома. Печаль, казалось, пропитавшая даже кости. Все это до сих пор оставалось с ней. Но теперь у Кестрель было кое-что еще. Она задула фонарь. В темноте она вспомнила пыльную дорогу, проделанный сегодня путь. «Попробуй справляться так же, как все остальные». Сегодня Кестрель спала крепко. После этой ночи она почувствовала, что, хотя порой ей по-прежнему хотелось ночного наркотика, он потерял свою власть.

В этой области полуострова выращивали пшеницу. В бледно-золотых полях шуршали колосья. Стебли гнулись под тяжестью зрелых зерен. Вдали можно было разглядеть крестьян, которые собирали урожай, — слишком старых или слишком молодых, чтобы идти воевать. Некоторые поля были брошены. Кестрель видела фермы с пустыми курятниками, пропахшими прелой соломой. Скот увезли или перебили. Плетеная корзина, валявшаяся на земле много месяцев назад, напоминала гнездо. Когда кто-то попытался поднять ее, ручка тут же отвалилась.