Поцелуй победителя

— Только вот сомневаюсь, что эта женщина обрадовалась бы, узнав, кто мой покровитель. — Арин поднял взгляд и заметил ее удивление. — Мои двадцатые именины были в зимнее солнцестояние. Начало нового года у гэррани. Но вообще-то я старше, если считать по-валориански. Я родился на полгода раньше, но моя мать долго ждала, прежде чем дать мне имя. Она имела на это право, жрецы не возражали. Именины празднуются не только в честь рождения ребенка, но и после окончательного выздоровления матери. Не всякая женщина может быстро поправиться, поэтому мать сама решает, когда она готова. Но в год, когда я родился, все матери искали причину отложить именины до следующего года. Ты ведь знаешь, как мы считаем годы? Каждый год посвящен одному из ста богов, составляющих наш пантеон, каждые сто лет составляют век. Мой год… тот год, когда я родился на самом деле, принадлежал богу смерти.

— Арин, — помедлив, произнесла Кестрель, видя, как он взволнован, — ты считаешь, что на тебе лежит проклятие?

Он покачал головой.

— Твоя мать дала тебе имя только на следующий год. Значит, именно он считается твоим годом, верно? Гэррани отмечают именины, а не день рождения. Следовательно, не имеет значения, когда ты родился.

— Имеет.

— Почему?

— Вся моя семья погибла… А я выжил. Это не просто так.

— Арин…

— Тогда я не знал, что родился под его знаком.

— Арин, единственная причина твоих страданий в том, что мой отец — чудовище, задавшееся целью захватить твою страну.

— Все не так просто. Я могу мысленно говорить с богом смерти. Он дает мне советы, утешает в трудную минуту.

Кестрель уже не понимала, чему верить.

— Я не знаю, что означает его благословение, — продолжил Арин. — Теперь понимаешь? Когда я смотрю на свою жизнь, на все, что я делал и продолжаю делать… Быть любимчиком бога смерти — тяжелая доля.

— Возможно, тот голос, что ты слышишь, принадлежит тебе самому, — мягко произнесла Кестрель, — просто ты его не узнаешь.

Он не ответил. Ей не нравилось, что Арин вообразил себя избранником смерти. Кестрель беспокоило то, что он боится этой мысли и в то же время наслаждается ею. Глубокое, странное чувство удовлетворения светилось в уголках его глаз.

— А может быть, ты все это выдумал, пускай и не нарочно?

— Я принадлежу ему. Я это знаю.

— А тот младенец в деревне?

Арин поморщился.

— Отказывать матери — грех. Я не мог. Понимаешь? Надо было предупредить ее, но, если бы она отказалась от благословения, узнав о том, кто мой бог, это привлекло бы его внимание. И что бы он сделал тогда? Знай эта женщина, что мой покровитель — бог смерти, она бы ни о чем не просила.

Кестрель постаралась не вдумываться в эти сложные условности. Ей казалась непонятной и опасной такая зависимость от воли непредсказуемого божества.

— Мать знала, к кому она обращается за благословением, — заявила Кестрель. — Не так уж трудно приблизительно угадать твой возраст. Какому богу принадлежал год, когда тебе дали имя?

— Богу шитья.

Кестрель внимательно посмотрела на него, а потом рассмеялась. Арин улыбнулся, но одернул ее:

— Не смейся.

Она расхохоталась еще громче.

— Вообще-то я неплохо шью.

— Возможно. Но в целом ты не очень-то похож на избранника бога шитья. Мать того ребенка знала, о чем просит.

Листва шелестела на ветру. Тени пришли в движение. Сердце Кестрель застучало где-то в горле еще до того, как она поняла, что собирается сказать.

— Ты смог бы поступить так же, как твоя мать? Отложить именины своего ребенка, чтобы посвятить его другому богу?

Арин ответил не сразу.

— Моего ребенка, — произнес он, будто пробуя эти слова на вкус. В его голосе мелькнуло то же чувство, которое светилось в его глазах в деревне, когда он держал на руках младенца.

Кестрель посмотрела на кадамбовое дерево и листья. У некоторых вещей нет никаких символических значений. Они не божество, которое придает целому году особый смысл. Не разговор, в котором часть слов сказана, а о чем-то приходится догадываться. Сердце Кестрель продолжало колотиться.

— В любом случае это был бы не мой выбор, — ответил наконец Арин. — Решение приняла бы моя жена.

Кестрель посмотрела ему в глаза. Арин коснулся ее горячей щеки. Вдруг дерево перестало быть просто деревом, а листья — просто листьями. Она догадалась о том, чего он не сказал. Кестрель поднялась.

— Идем, там чудесный ручей. Ты разве не хочешь пить? Твой конь умирает от жажды. — Улыбка Кестрель была такой дразнящей и в то же время немного смущенной. Но теперь испытывать это чувство казалось так просто и естественно. Кестрель протянула ему руку, и Арин сжал ее в своей.