Поцелуй на удачу

– Господи, Ридли, ты меня до смерти напугал, – я подпрыгиваю и поворачиваюсь к нему. На деле он и сам выглядит испуганным до смерти. Он такой бледный, что кажется почти прозрачным, я практически вижу стену позади него. Обычно он из тех подростков, которые сияют свежим загаром, кричащим о цветущем здоровье и счастье. Под его глазами, покрасневшими от нехватки сна и от слез, повисли темные тучи.

– Думаете, с Эмили все в порядке? – бормочет он.

– Ну, ее похитили, Ридли, – срываюсь я. – Поэтому не совсем, нет.

– Я знаю, – он выглядит раздавленным. – Я просто имел в виду…

– Я знаю, что ты имел в виду, – смягчаюсь я. – Думаю ли я, что она в порядке, учитывая обстоятельства?

– Да. Это я имел в виду. Ну, и что? – он смотрит на меня с надеждой. Он хочет, чтобы я его успокоила, все уладила. Забрала часть его вины и терзаний. Я бы хотела быть на это способной. Я помню, когда он был маленьким мальчиком, он последним из троих отказался от веры в Санта Клауса. Как они его дразнили. Он спросил меня, существует ли Санта, или остальные все же правы. Я помню, как его большие, сияющие глаза обратились ко мне, и я сказала ему, что он был прав, а другие ошиблись, что они получат уголь на Рождество. Тогда я не смогла устоять перед его невинностью, его необходимостью верить. Теперь я обнаруживаю, что могу.

– Нет, Эмили не в порядке. Ты видел фото, Ридли. Ей страшно, и она в опасности, – я знаю, что наказываю его за то, как он стоял в стороне, когда Меган ее била. За то, что бросил ее. – Мы просто должны надеяться, что скоро вернем ее домой.

Ридли кивает. Смотрит в пол.

– Мы разговаривали сегодня вечером. Я не, я не… – он замолкает.

– Что? – спрашиваю я, хоть мне кажется, я знаю ответ. Он не очень хорошо себя повел. Он не хотел быть с ней.

– Я не проявил поддержку. Или смелость.

– Смелость?

Теперь его щеки наливаются цветом – он краснеет, пристыженный, запинающийся, взволнованный.

– Она кое-что мне сказала. Она хотела, чтобы я ей помог, но я этого не сделал.

– Что она тебе сказала? Ей угрожали? Она сказала тебе что-то, что может быть связано с похищением, Ридли? – я схватила его за локти и, хоть не хотела, но начала трясти его, словно пытаясь вытряхнуть из него информацию, как приправу из перечницы.

– Нет, ничего связанного с этим. Она сказала мне, что беременна.

40

Эмили

Мужчины меня не насилуют. Они совсем меня не трогают. Может, потому, что я описалась, и это вызвало у них отвращение. Может, они просто собирались переместить меня со стула на матрас. Я не знаю, но я лежу неподвижно на изгаженном тонком матрасе и благодарю Бога, что меня оставили в покое. Пусть даже я голодная и хочу пить, мне страшно неудобно – все равно лучше, чтобы меня оставили в покое. Я буквально благодарю Бога, молюсь. Этого я не делала с младшей школы, но я умоляю и торгуюсь. Я поверить не могу, что это происходит со мной. Я хочу вернуть свою старую жизнь. До выигрыша в лотерею – когда у меня не было дизайнерской одежды, крутого дома или путешествий, но у меня был парень, лучшая подруга, и никто не хотел меня побить или похитить. Вот это я вляпалась. Может стать еще хуже. Я могу умереть. Я не хочу умирать. Я слишком молодая. Мне еще слишком много нужно сделать, увидеть, почувствовать, слишком многим стать. Я хочу к маме. Где мои мама с папой? Почему они еще не здесь? Когда они придут? Я не хочу умирать. Эта мысль носится у меня в голове мячиком, сводя меня с ума от страха.

В конце концов я, наверное, засыпаю, хоть и не отдыхаю – мои кошмары слишком близки к моей реальности, так что я не могу определить, сплю я или нет. У меня от обезвоживания болит голова, болят конечности, потому что я так долго связана и потому, что они меня побили, когда поймали в лесу и закинули в фургон. Я не могу понять, как долго я спала. Я понимаю, что точно проснулась, когда слышу новые голосса. Другие. Англичане. И я очень тщательно вслушиваюсь – может, это женщина? Это моя мама? Полиция? Кто-то меня нашел? Надежда улетучивается практически в то же мгновение, когда она расцвела. Голоса остаются вне сарая, никто не приходит мне на помощь. Кто бы это ни был, они злятся, ссорятся.

Я снова закрываю глаза, слишком ослабленная, чтобы сопротивляться сну. Кто-то поднимает мне голову. Грубые руки, быстрые и небрежные, поддерживают мою голову и держат тряпку у меня под носом. Я снова ощущаю странный запах. Как у стоматолога. Я понимаю, что меня одурманивают, и я в каком-то смысле рада, потому что без сознания я не могу ни беспокоиться, ни ощущать боль.