Где они? Они придут за мной. Я это знаю. Я за это цепляюсь. Они скоро придут за мной. Они позвонили бы в полицию, и те уже организовали бы масштабные поиски. Мама настояла бы, чтобы вертолеты с прожекторами прочесывали темную ночь, а папа ходил бы по полям в поисках меня с группами других людей. Все, кто был на вечеринке, будут меня искать. У нас есть друзья, у нас есть ресурсы, они меня найдут. Я прислушиваюсь в надежде услышать двигатель вертолета или звук моего имени, выкрикиваемого папой. Ничего.
Я думаю, мы в сарае или каком-то фермерском помещении. Пол неровный, не похож на устеленный плиткой или деревом, ощущается больше как земля, но я не уверена, потому что я слишком одурманена: шоком, выпивкой, обезвоживанием, обычным старомодным ужасом. Все это вместе сделало меня растерянной, неустойчивой. Меня усадили на твердый пластиковый стул, мои руки привязаны к нему за спиной, а ноги раздвинуты, примотаны к ножкам. Веревка толстая и впивается мне в запястья. Мне жутко холодно, и у меня онемели ноги. Я страшно хочу пить. Когда они привязывали меня к стулу, то оторвали ленту с моего рта.
– Не кричи. Тебя никто не слышит. Я тебя ударю, если закричишь. Я тебе сделаю плохо. Поняла?
Я кивнула. Я поняла. Абсолютно. И все же я думала, что, как только они снимут ленту, я закричу, – но это было так больно, что я не этого не сделала, потому что была слишком шокирована. Потрясена. Потом был момент, когда к моим губам поднесли бутылку с водой. Я выбрала воду вместо крика. Это не был по-настоящему вопрос выбора. Все сводилось к выживанию. Я инстинктивно проглотила воду, большая часть ее стекла по моему подбородку и шее. Прежде, чем я утолила жажду, бутылку убрали.
– Сделай сообщение маме, – говорит один из мужчин с сильным восточноевропейским акцентом.
– Мам, мама, пожалуйста. Делай, что они говорят. Мне страшно, мам, пожалуйста.
Мне не удалось сказать ничего больше, потому что они снова заткнули мне рот, на этот раз шарфом. Благодаря тонкой ткани шарфа я могу дышать немного лучше, чем с лентой, но он неестественно растягивает мне рот, впиваясь в уголки губ. Я думаю, что у меня изо рта идет кровь.
Никто не взаимодействовал со мной с тех пор. Может, час, а может, четыре или пять. Я не знаю. Не могу сказать. Время от времени я слышу, как трое мужчин переговариваются между собой. Думаю, они чего-то ждут. Я решаю, что как минимум один из них играет в игру на телефоне, потому что иногда он радостно восклицает, и другие смеются над ним.
Они играют в игры. Я трясусь – избитая, связанная.
Я пытаюсь не паниковать или, знаете, не
Нет. Прекрати. Я не могу так думать.
Они играют в игры, а значит, они люди, верно?
Или, может, они просто психопаты. Может, они играют в игры, а потом насилуют и убивают.
Я думаю, что, скорее всего, меня похитили из-за денег. Если эти мужчины собирались бы меня изнасиловать, они бы уже это сделали. Но они чего-то ждут. Сообщения от босса, известия об обмене. Я позволяю себе на миг понадеяться, что они мне не навредят, если хотят получить за меня деньги. Потом я слышу движение. Они подходят ко мне. Все трое. Они развязывают мне руки, ноги. Мне стоило бы бежать, драться, пинаться, но покалывание, онемение – что-то еще – останавливают меня. Я падаю, как мешок картошки. Я ненавижу свое тело за то, что оно слабее моего духа. Я не хочу сдаваться, но у меня нет сил бороться. Один из мужчин поднимает меня. Я начинаю плакать. Нет, нет, нет. Он бросает меня, словно куклу, и я приземляюсь на матрас на полу. Матрас тонкий и дешевый, и, приземляясь, я чувствую удар земли под ним. Нет. Нет. Пожалуйста, нет.
Один из них берет мою правую руку и привязывает ее к чему-то твердому. Я тянусь, но безуспешно. Я не могу сесть. Я могу только откинуться на матрас. Я бьюсь, вырываюсь, извиваюсь в попытке увернуться от них, но я не знаю, как, и не знаю, где они. Они пока что меня не трогают. Наверное, просто смотрят. Проверяют, что я надежно привязана и не могу освободиться. Я понимаю, что невольно описалась. Я пытаюсь сжать мышцы и остановиться, но это просто происходит, я чувствую это бедром. Теплый поток. Запах аммиака.